Дмитрий Курцман

     З О Л О Т О




     Пролог
     ----------------------------------------------------------------------

     - Осторожно, поезд!
     Осины у поворота все разом осветились, трепеща уже не от ветра - и
желтоглазое чудовище наполнило уши невыносимым воплем, и загрохотало, и по-
неслось по насыпи, высекая из шпал искры, стреляя камнями и лязгая на сты-
ках. Череда освещенных окон бегала по нашим глазам, деля ночь на до и пос-
ле:  что-то выхватывалось, что-то оставалось в ночи, и всем нам было страш-
но.  На отдаленном семафоре горело красным.  Мы стояли, укрывшись в тени у
подножия насыпи, и слушали незатихающий гул поезда. Прошумел последний ва-
гон, ночь перестала мелькать и озаряться, но тишина еще долго не наступала,
а на дальнем повороте умирал свет из последнего вагона.  Грохот превращался
в шелест.
     Когда все совсем утихло, на насыпь вскарабкался Маркус. Луна, которую
поезд напугал и загнал под холм, тоже появилась на небесах и осветила пере-
кошенную фигуру и рюкзак. Маркус стоял опустив руки и глядел вслед поезду.
     - Скорый! - услышали мы его шепот.- Ух, понесся! Вы видели?
     Хельга начала подниматься вслед за Маркусом; камни катились, камни
журчали, сползая из-под ее ног, а Маркус уже разглядывал луну, уперев руки
в боки.  Я поглядел по сторонам. Ближайший поворот был темен, и семафор го-
рел зеленым глазом.
     - Что ты видишь?  - спросила Хельга.  Маркус задумчиво молчал, играя
шнурком своего рюкзака.
     - Разные видят разное,- сказал он наконец.- Что видишь ты?
     - А я первая спросила,- сказала Хельга.
     Маркус величаво пожал плечами.
     - Давайте спускаться,- сказал он.
     - Ну хорошо, это похоже на сыр,- прилежно начала Хельга.- Теперь ска-

                                - 1 -

жешь? Можно подумать, ты видишь что-то неприличное.
     - Сыр,- повторил Маркус, дыша в сложенные ладошки.- Нет, ничего непри-
личного. Луна суть мраморный шарик, висящий не слишком высоко над головой и
поэтому не очень большой.  Все это враки, что Луна далеко и большая.  Она
светится своим собственным светом, но ее не достать.
     - Почему? - спросила Хельга.
     - Так надо,- ответил Маркус.- А почему, не знаю.
     Хельга тихо рассмеялась и повернулась ко мне.
     - А вы, сэр,- сказала она,- что видите вы?
     - Как ты думаешь? - спросил я.
     Она тряхнула головой.  Луна разлилась в ее волосах живым серебром, и
они пришли в движение, тяжелой волною улеглись по-новому, но я-то знал -
они легкие и спокойные, если их перебирать пальцами, текучие, чистые - лю-
бой старатель сошел бы с ума.
     - Разные видят разное,- заметила она спокойно.
     Маркус кашлянул и завозился, разворачивая карту.
     - Поглядите-ка, ребята, вот насыпь, а вот озеро,- сказал он, водя
крючковатым пальцем.- Там заночуем, а с утра выйдем на дорогу - если, ко-
нечно, найдем ее, эту дорогу.
     - Ты опять чем-то недоволен?  - спросил я.
     - Пока нет.  Дорога всегда лучше самой цели.
     - Захотим - пойдем и дальше,- сказал я. Я знал, что это пустое. Маркус
торжествующе улыбнулся, и его глаза ответили "нет".
     - Все-таки я вытащил тебя на подвиги,- сказал он, сворачивая карту.

     Глава I
     ----------------------------------------------------------------------

     Честно говоря, я не знаю, с того ли я начал, с чего следовало - может
быть, нужно было начать с истории Маркуса или с моей, или с того ее момен-
та, когда они слились в одну и сделали нас невообразимо ценными друг для
друга персонами. Все это началось, когда я стоял на Витебском вокзале среди
толпы однокурсников, в раздумии разглядывая чужие мелькающие лица. Начина-
лась первая университетская осень, предстояло ехать на картошку, и наступа-
ющий месяц рисовался мне исключительно в мрачном свете, потому что я не
знал здесь никого, и никто не знал меня; так я и стоял со своей гитарой и
рюкзачком, и шли минуты, а положение не менялось.  Какие-то хохотали до
слез, читая расписание поездов, но мне уже туда был путь заказан.
     Ричард представился Ричардом.  Я подавил вопрос, какого черта ему от
меня понадобилось, и пожал холодную руку.  Позже этот человек научил меня
всему, что я знаю по сей день; а тогда он просто спросил, играю ли я на ги-
таре.
     Я сказал, что играю.  Это и ежу понятно, хмыкнул Рик, а вот Битлов,
например, или "Зеленые рукава"? От неожиданности я даже размяк и пробормо-
тал, что еще могу сыграть "Отель Калифорния". Рик разинул рот, но тут объ-
явили нашу электричку, студенты похватали свои сумки, и мы вслед за ними
заспешили на перрон. Я спросил, в какой нам вагон. Там были тарахтящие и не
тарахтящие.
     - В тарахтящий,- сказал Рик, не секунды не колеблясь. Это и решило де-
ло. Доброжелательно глядя на галдящих сверстников, мы отыскали место у окна
почище и сели, как вдруг Рик потолкал меня и сказал:
     - Ты смотри, какая страхолюдина идет!
     Страхолюдина шел по вагону, цепляясь рюкзаком за ручки на сиденьях. Он
смотрел куда-то перед собой, но ничего не искал, да и никто в вагоне не
высказывал желания заорать "эй, мы здесь, Боб!" или "подваливай к нам, Пид-
жей!" Мне даже показалось, что это не первый вагон, по которому он прошел.
Поравнявшись с нами, он обвел нас несфокусированным взглядом, и вдруг плюх-
нулся на сиденье рядом со мной.
     - Маркус,- прохрипела страхолюдина.- А вы с гуманитарного?
     Мы покивали.
     - Здорово! - сказало чудовище и вдруг расплылось в веснушчатой, щерба-
той улыбке; мы поняли, что оно - доброе. Когда поезд тронулся, Маркус начал
разворачивать салфетку со смявшимися пирожками; и вдруг заголосил, тыча в

                                - 3 -

окно:
     - Моя школа! Вон! Там!
     - Ты учился в школе?  - поинтересовался Рик, подбирая упавшее на пол.
     Нам было по восемнадцать, и мы с надеждой вглядывались в лица попутчи-
ков, пытаясь найти в них ответы на еще не заданные вопросы.  Никто еще не
был дорог другому; шутки поначалу шли медленно и смех звучал нестройно. Но
из электрички мы вылезли уже втроем и теперь наравне со всеми хохотали над
автобусным расписанием. Студенчество рассасывалось по баракам, согласно об-
разованным компаниям и количеству гитар; в этот момент решалось все, что
только можно решить - устраивались кланы и общества, рок-группы и супружес-
кие пары; дальнейшая жизнь могла внести лишь незначительные поправки в на-
чальное расселение народов, и это было настолько страшно, что каждый стре-
мился поскорее вытащить свою карту и начать жить.
     В нашей комнате было четыре тумбочки, четыре пружинных матраса и Хуан.
     - Учтите,- начал он угрожающе,- моя у окошка.
     - Маркус,- сказало наше чудовище и протянуло лапу; на лице сидящего
отразился ужас, и он отступил за стул.
     - Вон свободная кровать,- прошептал он.- И вон, и вон...
     - Маркус,- повторил Маркус с той же интонацией.
     - Вы с гуманитарного, ребята? - с надеждой спросил Хью, глядя на нас с
Риком. Мы ободряюще улыбнулись.- А... он?
     - Это Маркус.
     - О Господи,- сказал Хью, опускаясь на скрипящую сетку.
     Не скрою, было что-то в Маркусе, что заставляло с опаской подавать ему
руку: казалось, он тут же начнет ее вертеть, ломать косточки и проверять на
прочность. Или хотя бы спрячет в ладони маленький заряженный конденсатор.
Честно говоря, поначалу мы с Риком избегали поворачиваться к нему спиной; а
коридор в нашей постройке был узкий, и Маркус, застенчиво улыбаясь, всякий
раз отдавливал Хуану ногу.  Он сел на мою лампочку, и я перестал читать по
ночам. Надо бы его прогнать, говорил Хью.  Ой, надо, соглашались мы - зли-
лись, и не прогоняли:  т а к и х  ни у кого не было.
     - Послушай, Маркус, как тебя угораздило подсесть именно к нам? - обра-
тился к нему как-то Рик; они выкапывали картошку на одной полосе, а мы с
Хью кидали ее в ящики и носили к машине. День стоял осенний и солнечный; мы
уже успели перепачкаться с ног до головы.
     - Ну, и угораздило,- ответил Маркус.- Судьба, наверное.
     - И на хрен ты нам теперь нужен,- подытожил Хью, сгребая с земли кар-
тофельную мелочь.  Теперь он мог так сказать, и мы все уже могли говорить

                                - 4 -

друг другу такие вещи; однако Маркус единственный не видел в этом ничего
смешного.
     - Я не знаю,- сказал Маркус, вздохнув.
     Возвращаясь, мы вчетвером пили пиво на Витебском вокзале и печалились
печалью расстающихся навеки.  Встретившись в университете, мы познакомились
еще раз среди строгих стен и еще не прочитанных книг - и потянулись наши
дни и шумные ночи за бутылкой вина, и просто чайные посиделки, и святые ко-
фейные бдения до тяжелой головы, и пьяные танцы на кружащихся улицах; а по-
утру мы садились у изголовья особенно отличившегося и по очереди пересказы-
вали ему все его вчерашние подвиги; герою следовало хвататься за голову и
восклицать:  "Я?  Не может быть!  Вы попросту врете!" - а в душе тихо радо-
ваться дню, гордясь собой и вчерашнею ночью. Если дело было зимой, мы шага-
ли по улицам - мушкетеры в захваченном городе - и искали укромные места и
неприметные кафе, чтобы сделать их местом встречи на многие вечера. Откры-
тые люки дымились и старушки оскальзывались, семеня по тротуарам; троллей-
бусы замерзали травянистыми узорами, мы выходили из кафе выкурить обяза-
тельную сигарету и знали, что внутри, за теплыми стеклами, остальные сидят
и ждут, сбавив разговор до пустяков, и кофе дымится, и какой-нибудь бутерб-
род ждет исповеди, Рик толкует о человеке в большом городе, а Маркус при-
бавляет:  "И это страшно, если вдуматься!", а Хью откровенно хихикает и иг-
рает такого простого толстого циника, а я... что ж, наверное, что-то делал
и я:  грелся у этого недолговечного костра, подбрасывал хворост или следил
за тем, чтобы пламя не взлетало до небес.
     Или весной - о Господи, весной не было такой набережной, на которой бы
мы не выпили пива, и не было такого сорта пива, которое бы не пилось на пи-
терских набережных! Мы любили их, и реку, и фонари на мостах, но в этом бы-
ло как-то стыдно признаваться, да и кто бы признался.  Весна всегда что-то
обещала.  Весна пахла весной.  Даже осень пахла весной, и лето, особенно в
начале. В июне мы стояли на мосту и смотрели, как солнце расплавляется в
водах реки-ленты; и Рик однажды сказал "посмотри", и показал на город, ле-
жащий чуть внизу, полный вечерних теней и ослепительных бликов на купо-
лах... город, полный подвигов и приключений, которые еще не случились и
должны были случиться именно с нами.  Быстро спускалась ночь; она прошла за
преферансом у знакомых, а когда она кончилась - о, мы вышли на улицу и по-
пали в час дворников:  трамваи выплывали из утренней яви, красные бока и
чистые стекла в чистом воздухе, и на улицах попадались лишь редкие старички
в спортивных трусах да мы.  На набережной уже всходило солнце.  Старички
встречали солнце. И Рик снова сказал "посмотри". И что же? Приключения жда-

                                - 5 -

ли. Их было так много, что мы не могли понять, убавилось ли их число за эту
ночь. Но мы могли счесть наши годы - и поняли, что надо бежать.  Приходил
страшный месяц август, когда воздух холодел, и мы сидели на веранде у ко-
го-нибудь из знакомых и думали о смерти - а ветер листал страницы забытого
томика Голсуорси на столике в саду, и яблоко падало с глухим стуком, и об
этом пел дрозд.  На смену летним вечерам приходили осенние, когда листья в
парках сами загребались ногами, и Маркус падал в кучи листвы, и сторож не
пускал нас в сад, если с нами был Маркус ("С Квазимодо нельзя!", кричал
он).
     А потом однажды выпадал снег, и мы, сидя у Рика на кухне, пили коньяк
и говорили, что прошел еще один год, и вспоминали вокзал, и комнату с че-
тырьмя кроватями, и тарахтящий вагон. Я не могу припомнить вечера, когда б
мы не обращались мыслями в прошлое; но как-то так получалось, что на следу-
ющий год воспоминаний становились еще больше, и даже самые незначительные
события приобретали вес и смысл, пропитавшись скорбным запахом канувших
лет. Зайдя к Маркусу и не застав его дома, я вешал ему на дверь записку
"Маркус, ты козел", и мог быть уверен в том, что спустя полгода дикие черты
Маркусова лица непривычно смягчатся, и он скажет мне: "А ведь было!" Удиви-
тельные грибы - эти воспоминания!  Мы растили их в нашей душе, сетуя на то,
что никто не записывает, мы ткали историю от вокзала до наших дней самыми
причудливыми красками, и иногда она звучала, как скрипка, а иногда - как
унитаз, но никогда у нас не возникало желания замазать какой-нибудь ее ку-
сочек; всему находилось место.
     Иногда мне кажется, что в те годы мы говорили стихами.  Рик-то уж во
всяком случае:  что бы не обсуждалось, он неизменно сидел на краю круглого
стола и глядел насмешливо и горько.  И ни одна слезинка не падала еще в та-
релку из-под шпрот, превращенную в пепельницу. Все было таким смешным, та-
ким безобидным.
     Никто из нас не мог забыть первого дня университетской осени, и каждый
гадал: а как было бы, если б его не было? И если случилось так, а не иначе,
то Зачем?  Кем и каким стал бы Рик?  Что было бы со мной?  К счастью, мы не
могли поставить такой эксперимент - возможность была упущена, а мы призна-
вали лишь эксперименты над самим собой.  И все же не проходило и дня, чтобы
мы не открыли друг в друге что-то новенькое; узнанные детали впоследствии
неоднократно обсуждались, и мы безмерно гордились тем, что знаем друг о
друге такие вещи.  Все тайное постепенно становилось явным.  Мы заражались
словечками друг от друга, и придумывали новые, и порой было достаточно ска-
зать лишь одно слово, чтобы объяснить сразу все.  Иногда нам казалось, что

                                - 6 -

мы нашли настоящее сокровище; но вслух об этом говорить было не принято, и
мы ограничивались лишь перебранкой, намеками и разговорами на звенящие те-
мы.  Обо многом говорилось тогда, и за всем стояли Смерть, Судьба, Одино-
чество; или это была одна дама? Порою нам казалось, что завтрашнее утро бу-
дет утром нашей смерти, и тайком радовались; потому что помимо всего проче-
го мы были еще очень любопытны и жуть как ревнивы - и никто бы не уступил
другому право умереть первым.  Лишь Хуан, верный своей жутковатой линии,
вечно заявлял, что намерен трижды пережить нас всех; и постепенно это стало
фактом, а факт - непременной частью любой беседы.
     - Хью будет жить полтора века,- говорил я.
     - Ага,- кивал добрый старина Рикки, криво улыбаясь.- Живи, птичка!
     Постепенно перед нами открывалась картина современного мира с точки
зрения двадцатилетнего человека.  Сейчас мне трудно вспомнить пути наших
мыслей, но, по-моему, каждый делал какие-то выводы, а по вечерам, в нашем
кругу, выводы излагались, порой путано и сбивчиво, а кто излагал не сбивчи-
во, того сбивали.

     Любое пламя возникает от удара, говорил Рик.  Мы пытались понять, что
это за удар и зачем нужно пламя.
     - Потрясение,- объяснял Рик.- В жизни должно быть неспокойно.  Может
быть, и не стоит торопиться умереть именно завтра, но ведь дело не в том,
чтобы жить долго, а в том, чтобы жить плотно.  Должно быть много всякого,
непременно разного. Ну, как пузырьков в шампанском!
     - Зачем? - спрашивал я.
     - Ну как тебе объяснить!  - злился Рик, но тоньше морзянки, на невооб-
разимо ультракоротких волнах, шла над столом мыслепередача: "Не знаешь? Сам
бы ты как ответил?  Зачем нужно, чтобы человек шагал из огня в холод, и при
этом имел обыкновение верить в то, что все - к лучшему?"
     - Все будет хорошо,- говорил Хью.
     - Зачем? - спрашивал я.
     - Ты знаешь, что такое "инь-янь"?! - интересовался Рик донельзя ядови-
тым голосом, а Маркус радовался, услышав знакомое слово, и показывал в кух-
не приемы восточных единоборств; и нападал, когда его не просили, и валил
со стула - и я тысячу раз дал бы ему по морде, если б не знал, что и мне
отпущено делать то же самое с любым из этих истеричных людей.
     - Я повторяю свой вопрос!  - кричал я.  Нет, не кричал: с чего бы? Но
тон был явно болезненным.
     - Пойми, тебя никто не заставляет,- отвечал Рик задушевно (Это-то и

                                - 7 -

страшно, если вдуматься! - вставлял Маркус). - Единственный козырь, который
у меня есть - это я сам. Вот что не следует никому отдавать.
     - По-моему, мы как раз именно это и делаем,- говорил я, чувствуя, как
Рик теряет нить разговора. Каждый из нас мог бы добраться до истины, но ос-
тальные, слава Богу, сбивали его с пути.
     - Мы другое дело... и все равно:  каждый решает этот вопрос в жутком
одиночестве. Каждый решает сам, что взять.
     - А ты что взял?  - допытывался я, всегда зная ответ. Мыслепередача не
стихала ни на минуту.
     - Пусть все идет, как идет,- отвечал Рик, холодно затягиваясь.- Мой
бог не даст мне ошибиться. Не может быть, чтобы он хотел плохого.
     - А если он все-таки хочет?
     - Тогда все это бес-по-лез-но!  - подытоживал Маркус и рушился на пол.
Рик глядел с грустной усмешкой, как чудо-юдо выкарабкивается из-под стола и
тянется за очередным бутербродом.  Иногда, видя, что он грустит, я вдруг
знал, что говорится не все. И тогда мне казалось, что, открой он хоть кроху
из своего бесценного опыта, мы бы продвинулись, мы бы победили, мы бы стали
еще сильнее. Но мне так и не удалось заглянуть на дно его души. Как и ему -
на дно моей.
     - А поподробнее,- просил я.
     - Куда уж подробнее,- усмехался Рик, ничего не уточняя.
     Иногда пахло электричеством.
     - Ну-ка, повтори,- цедил Рик, глядя в тарелку.
     - Ты дерьмо, Ричард,- повторял я с удовольствием, гадая, что же я та-
кое сказал.- Обыкновенное собачье дерьмо. И это уже не шутки.
     Он надевал пальто, он выходил прочь на улицу - и как правило, кто-ни-
будь нагонял его и хватал за руки - и говорил ему пару волшебных слов, при-
пасенных именно на такой случай; они возвращались, не глядя ни на кого.
Каждый из нас любил в другом и частицу себя; и я довольно точно знал, что
есть от меня в Хью, что в Рике, а что в Маркусе. Это было похоже на броса-
ние монетки в фонтан. Мы отчаянно любили возвращаться.
     - Послушай, Рики,- сказал я ему как-то; стоял летний вечер, и нагретые
ступени набережной отдавали тепло не кому-нибудь, а именно нам. Слова сры-
вались с губ, как тополиный пух; лето пахло тополем. - Ты говоришь: "Пусть
меня направляет мой бог".  Как ты определяешь, когда он говорит свернуть
направо, а когда - налево?  Ты ведь не под гипнозом шляешься по улицам и
открываешь пивные бутылки!
     - Почитай Кастанеду,- сказал он лениво.  Я двинул его в бок, чтобы не

                                - 8 -

хамил.
     - Ну, что ты ко мне пристал? Откуда ты знаешь, что вода мокрая?
     - А я первый спросил.
     Он вздохнул.
     - Ну, интуиция, наверное. Интуиция и не больше того. Если б мы навер-
няка знали, что делаем правильно, мы б не бились лбом в давно и не нами ре-
шенные вопросы. Вся штука в том, что такой опыт передается с трудом. Я могу
рассказать тебе пару баек из жизни Рика, но ведь ты же не поймешь не хрена.
     - Спасибо,- буркнул я. Наверное, даже надулся. Рик расхохотался.
     - Ну вот, пожалуйста! Я же не хочу портить тебе сюрприз.
     - Сюрприз...
     Он вздохнул. Он то вздыхал, то принимался смеяться, истеричка.
     - Давай смотреть в воду,- сказал он.
     - Давай,- сказал я, отставляя недопитую бутылку. Мы легли на животы и
стали смотреть в бегущую гладь реки.  Камень был жесткий и почти остывший.
Сперва ничего не отражалось; тащилась дном какая-то гадость, да мелькал
окунь, маленький и мимолетный. А потом на нас глянули два искаженных лица.
То, что справа, не было моим: незнакомый человек с жесткими складками у губ
глядел с той стороны, жутковато перевирая мою мимику.  Над ним неслись чу-
жие, черные небеса, а отражение от камня стояло мутной стеной; и все же он
был я.  Холодная и почти невидимая пленка колыхалась у самых глаз, дыша ма-
зутом и гнилью, и, взглянув украдкой на Рика, я увидел огромную речную кап-
лю, падающую у него с носа. Мы пролежали так довольно долго, пока не надое-
ло. Первым поднялся Рик.
     - Я ничего не знаю.  Пожалуй, это все,- произнес он, и, кажется, доба-
вил:
     - Извини, если непонятно.- Я молча допивал пиво, глядя в воду с высоты
своего роста. - Нет, Ди, хоть ты режь меня, мне нечего сказать.
     Его голос пресекся, и на меня глянул прежний Рик со своей пугающей ух-
мылкой смирившегося бога.
     - Ой, Рикки,- сказал я,- где-то ты уже пожил!
     - Скоро ты сам мне все расскажешь,- усмехнулся он.

     Пришел декабрь.
     - Хандрит старина Рик!  - решил Хью.  Хью был добрый парень и покупал
портвейн именно того сорта, какой больше всего нравился больному. Рик едва
сдержался, чтоб не фыркнуть.
     - А где цветы и апельсины? - осведомился он, бросая на меня мимолетный

                                - 9 -

взгляд; лучше б он подмигнул, собака такая.
     - На твоей могиле, солнышко,- ответил я, как и требовалось - грубо.
     - А,- сказал он без всякого воодушевления, и полез за штопором.  В
славные годы нашей юности некоторые сорта портвейна закрывались настоящей
пробкой. Мы с тревогой ждали реакции. Рик рыгнул.
     - Гады,- буркнул он, ставя стакан на стол. Мы с Маркусом ободряюще пе-
реглянулись. Потом Маркус притащил гитару, я у ее тут же отобрал, и мы за-
пели Битлов и "Зеленые рукава", а потом я исполнил "Отель Калифорния", и
Рики взял в каждую руку по ножу и стал подыгрывать по тарелке.
     Но как-то ему было не так. Его развезло со второго стакана. Я глядел и
не мог поверить; а он налил новый и понес какую-то чудовищную ахинею; и ме-
ня опять ударило по ушам, потому что пошлости Рикки не принимал, как ни
брось.  А он твердил, что дружба, он доказывал, что правильно, он сетовал,
что не все, а потом - и Хью, и разом протрезвевший Маркус видели это, и я
видел - потом Рик выпрямился и ахнул свой стакан о стену; но мы этого даже
не услышали, оглушенные смехом Рика и словами, прозвучавшими следом:
     - Любой из нас может трендеть сколько угодно верное-неверное, глядеть
в реку, стучаться в небеса пока кое-где не посинеет, а тем наплевать, что у
тебя хорошие друзья и сама твоя душа их тоже не колышет, они лишь спросят а
что, чувырло, много ты народу повытащил из ниоткуда, когда сам стал крутой,
никого, а-а, ну и сиди, пока поумнеешь, потому что сам по себе ты вот, си-
дел себе и журчал все о божественном, молодец такой, ну просто орден на жо-
пу! а скольких ты спас?.. а занимался Спасением? что, вас там был целый ко-
митет?  и что:  ничего?  так подавитесь своей бессмертной душой, друзья до
гроба!
     Он выпалил все это, и некоторое время мы слушали его приглушенное ды-
хание.
     - Рик.  Отвечай,- произнес Маркус тихим голосом, а Хуан, ставя чайник
на плиту, задумчиво хмыкнул:
     - Кровоизлияние в мозг.
     Рик повел затравленным взглядом и вдруг указал на меня.
     - Вот он знает,- сказал он быстро и опустил глаза.
     Я подскочил; но Рик и не думал ничего объяснять. Он разглядывал свер-
кающий бок чайника, он уже решил все по-своему, и, кажется, первым это по-
чувствовал Хуан. У него всегда было хорошее чутье.
     - Постой-ка! - сказал Хью, делая шаг к двери.
     Грохнул падающий стул, мелькнуло пальто, потянуло холодом - и Рика не
стало.  Лестница разродилась грохотом, в сто раз более громким, потому что

                                - 10 -

времени был час ночи.  Выскочив из парадной на холод, мы разом поскользну-
лись на обледеневшей дорожке и поехали вниз по двору.  Какие-то гуляющие
пускали в ночи желтые и зеленые ракеты. Рик бежал вдоль фонарей, виляя, как
под обстрелом. Под последним мы с Маркусом настигли его и разом схватили за
руки.
     - Пустите меня! - закричал он, и мы чуть было и вправду не отпустили.-
Нельзя же так!  Все время вчетвером! Все время на кухне! Все об одном!
     У меня мурашки пошли по коже.  Видит Бог, я встал бы на колени, если б
хоть что-нибудь тогда понял.
     - Как ее зовут?  - ледяным голосом осведомился Хью. Или это была поще-
чина? Маркус охнул, как будто ударили его. Рик что-то прошептал. Имя сверк-
нуло, упало замерзшей ледышкой, а рядом, словно сбитый самолет, свалился
Ричард. Я оттолкнул Хью - мне показалось, будто он собирается пинать Рика
ногами - и подхватил беднягу за плечи.
     - Давай его обратно,- прохрипел я.  Маркус ухватился за ноги, и мы не-
которое время топтались по двору, пока Хуан не вспомнил номер парадной. Мы
притащили тяжеленное тело домой и разложили на диване. Хью молча смотрел на
соборование, один лишь раз открыл рот и произнес:
     - Ему надо коньяка.
     Маркус наклонился над беглецом и стер замерзшие слезы.
     - Это все равно что бриться каждые полчаса,- сообщил Рик и закрыл гла-
за. Вскоре мы увидели, что он спит. Маркус предположил, что это хорошо. Ху-
ан открыл рот во второй раз и изрек:
     - Колбасит старину Рика.

     Утро выдалось что надо; похмельное утро. С неяркого неба сыпал снежок,
скрадывая неровности земли, делая все одинаковым и мягким, как холодный
чай.  По радио кого-то отпевали.  Старина Рик проснулся первым и мучался,
требуя анальгину или кинжал милосердия.  Мы принялись рассказывать его вче-
рашние похождения и столкнулись со стеной полного забвения; хитрюга!  он
притворялся, притворялся, и в результате заставил каждого выложить свою
версию происшедшего.  Был предъявлен кусок разбитого стакана; Рик кривлялся
и охал, изрядно потешаясь над незадачливыми следователями, а на вопрос "но
почему?" пожал плечами и отвернулся.  Утратив последние нравственные ориен-
тиры, он даже рассказывал какой-то анекдот, от которого нас со Хуаном пере-
дернуло.
     - Но стакан.
     - Стакан разбил Хуан,- сказал Рик, наливая себе холодного чаю.

                                - 11 -

     Да, то была его ночь.  Но я хотел знать все от и до.  Меня не покидало
ощущение потери:  что-то прошло вчера мимо меня - нет, пронеслось, что-то
неуловимое в гибнущем взгляде Рика, непонятое и новое.  То, чего я не мог
вычислить, потому что он пришел уже с этим.  Близился конец зимы.  Но как,
как это могло остаться скрытым в электрическом свете наших святых ночей?  -
спрашивал я себя. Или он ничего не скрывал? Выходит, я не услышал? Или я не
умел?  Как глухие не могут услышать музыку? Но с какой стати? Вместе с вес-
ной в мою голову пришло смятение и кавардак.  Я с удивлением, я с ужасом
глядел в наступающий март, ловя едва заметные сквозняки тревоги в теплеющем
воздухе.
     Мы по-прежнему говорили стихами, а весна уже трубила под окнами, и по-
доконники становились все теплее. Встречаясь, мы радостно отмечали, что на-
до же, весна по-прежнему пахнет весной, и это хорошо, и надо бы на природу,
раз так, а ветер все нес и нес новое электричество, и пах далями... какими?
Маркус вздыхал и лелеял идиотскую мечту пойти пешком в Крым. Хуан проращи-
вал на кухне саженцы помидоров а по вечерам околачивался в тире, упражняясь
в стрельбе из пневматической винтовки.  Рик курил какие-то новые сигареты и
несколько демонстративно, как мне казалось, отказывался от пива.
     А я все надеялся узнать, зачем он разбил стакан.
     - Помнишь, та ночь.  Мне показалось, что ты хотел сказать что-то важ-
ное, а вышло как-то коряво.
     Он отвечал, что я все слышал.
     - А как ее зовут? - спросил я мягко, как кошка.
     - Ты слышал.
     - Видишь, ты же все помнишь,- сказал я. Что поделаешь: я хотел ответа,
любого ответа, но лишь бы он не молчал так пугающе и безмятежно.- И все-та-
ки, Рик.
     Он назвал какое-то имя.
     - Теперь-то какая разница.- Он кашлянул, и с горечью добавил.- Хочется
включить ее в свои рассуждения о выборе верного пути?  Так вот:  ничего не
выйдет. Даже не проверяй. Я не стану тебя ловить.
     Он замолчал, и я подметил, что раньше наше молчание не вызывало чувс-
тва неловкости. Потом он удивил меня еще больше: он посмотрел на часы.
     - Куда-то торопишься? - спросил я.
     - Никуда. С чего бы?
     Снова повисла тягостная пауза.  На улице в тот день было грязно, да и
сам день случился каким-то неярким.  Рик задумчиво чиркал зажигалкой, качал
головой и шевелил губами так, как если б решал в уме квадратное уравнение.

                                - 12 -

Он думал явно не обо мне.
     - Тогда расскажи про Спасение,- решился я. Совершенно несимпатичный он
был и всклокоченный, ворона. Таким мне он нравился прежде всего.
     - Спасение? Какое спасение?
     Но я не дал ему прикинуться чайником.  Рик взглянул на меня иронично.
Рик слабо усмехнулся.  Его пальцы ломали зажигалку, такую дешевую пластико-
вую зажигалку лилового цвета. Рик хмыкнул. И неожиданно спросил:
     - А ты не будешь посмеиваться?
     О Господи! Насмешки были частью нашего дыхания. Каждый выслушивал их с
великодушием человека, который и сам, если что, может засмеяться и показать
пальцем. Злые клоуны, мы хохотали над номером троллейбуса, молодым челове-
ком с цветами, опечаткой в газете и неприличными звуками, которые издают
весной голуби.  Рик был первым. У него даже стихи выходили какие-то насмеш-
ливые. Той весной жизнь была проста и печальна.  Но стихи свои он мне поче-
му-то больше не показывал.
     Кроме того, что-то говорило мне, что это наш последний разговор.
     - Буду! - сказал я.
     Он молча кивнул и вытащил свою последнюю в жизни сигарету. Смешно, но,
по-моему, "Родопи".
     - Есть три доктрины Спасения,- начал он.- Спасти можно нуждающегося,
но не догадывающегося.  Ты не можешь спасти себя. Никто не подарит тебе по-
дарка лучше, чем ты только что подарил. Я никак не собираюсь это комменти-
ровать,- добавил Рик,- и, собственно, тут не о чем больше рассказывать. Ос-
тальное до обидного просто и даже как-то глуповато на слух.  И ты, и я - мы
считаем себя хорошими, и так оно, наверное, и есть - но быть просто хорошим
бессмысленно, если этим все и ограничивается. Наверное, надо постараться...
     Он призадумался; потом прыснул.
     - Нет, Ди,- молвил он,- так дело не пойдет.  Это такая чушь! Надо де-
лать людям хорошее, а плохое - не делать! Все! Стоило жить двадцать лет. Я
хотел тогда сказать, а получилось - напился. Тут и Беовульф бы облажался.
     - Ну, а что не чушь? - поинтересовался я хмуро.
     - Да все чушь,- сказал он.- Доктрины эти... чушь.  Верно лишь то, что
дело сердца - единственно стоящее; но оно же нас и погубит: нельзя вчетве-
ром тащить одно. Нельзя стоять на двух дорогах. Печально это, но факт.
     Тогда я в сотый раз спросил, что выбрал он.
     - Надо быть проще,- сразу ответил Рик.
     - Что-то ты темнишь, старый друг,- заметил я, глядя ему в глаза.
     - Темню,- согласился Рик, снова посмотрев на часы.- Смысл задачи не в

                                - 13 -

ответе, а в процессе решения. Хочешь эксперимент?
     - Хочу,- сказал я, нервно озираясь. В нашей компании признавался толь-
ко один вид экспериментов - над самим собой.

     Она была тезкой святой Девы Марии. Впервые я увидел ее в начале авгус-
та, когда случилось какое-то озеро, костер, и Рик был не один. Мы сидели
зачарованные и внимательно изучали это новое двуногое существо с тяжелой
золотистой косой и непостижимым взглядом, который не выдержал даже Маркус.
     - Ты с какой планеты зверь?  - спросил Хуан неприязненно. Зверь с дру-
гой планеты скромно потупился и ответил одним из наших священных словечек.
Он тоже говорил стихами.  Мне безумно захотелось схватить Рика в охапку и
бежать куда подальше, пока несут ноги. Хуан подавился свинным хрящиком, но
ответил так, как полагалось: ритуал есть ритуал. Они засмеялись, засмеялись
и мы, и остаток вечера напоминал встречу индейских старшин с бледнолицым
полковником, проходящую в типи за трубкой мира. Кажется, у Рика отлегло от
души, хотя он теперь уже ничего не боялся.  Вскоре мы присмотрелись и опре-
делили нехитрые правила его игры; и тогда на смену настороженному разгляды-
ванию пришло изумление, а потом - очарование и радость, чистая, как тот ве-
чер. Иногда я ловил себя на том, что мне хочется быть на месте его любимой
(хотя Рика, наверное, не обрадовала бы такая замена). Уж больно он был хо-
рош в своей новой роли.  А осень наступала, и листья липли как золото к на-
шим ногам, а мы вновь шагали по паркам, бесконечно мудрые и одетые в осен-
ние одежды.  Мы любовались нашей парой, смотрели на часы, когда они целова-
лись, строили для них планы, сочиняли про них анекдоты и стихи, устраивали
для них вечеринки. Если до этого мы только говорили стихами, то теперь мы и
двигаться стали, как в танце. Вечера были лучше и длиннее прошлогодних.
Портвейн и прочие гадости стыдливо припрятались; когда мы пили портвейн, то
это происходило тайком от Рика и Марии - а в компании теперь лились Вина и
Вермуты, благоухающие травами и осенью.
     А осень?  Чем пахла та осень?  - спрашиваю я себя.  Осень опять пахла
весной. Но не грядущей, как ушедшие осени, а прошедшей. Этот год обернулся
сплошной весной, и жить нам было просто и печально.
     А потом сразу начался октябрь, туманный и чистый. Он проходил за пил-
кой дров в деревне, или мы устанавливали какой-нибудь столб, или, на худой
конец, вытаскивали хозяйскую кошку из колодца - а вечером, прогулявшись в
парке, походив по холмам, мы собирались в кухне за круглым столом и пили
чай из тусклобокого самовара.  Потом я лежал в темноте дачной комнатки и
смотрел в невидимый потолок, уснув лишь наполовину, и ждал, прислушиваясь к

                                - 14 -

потрескиванию в печной трубе.  И вот в коридоре падал с грохотом таз, дверь
распахивалась, и в комнате вспыхивал свет; на пороге возникал Маркус.
     - Рикки выходит замуж!  - выпаливал он с ходу. Ночь за ночью его мучал
один и тот же октябрьский кошмар; ночь за ночью он приходил ко мне, и мы
вместе выкуривали сигарету с марихуаной, которой он запасся на две недели
вперед.
     Садясь на кровати, я машинально поправлял его: Рик не может выйти за-
муж, потому что это грубое нарушение правил русского языка.  Рик может же-
ниться - но никак не выйти замуж.
     - Рик женится,- послушно говорил Маркус.
     - На ком? - спрашивал я, медленно просыпаясь.
     - На ней.
     Оставалось только спросить "а она - это кто?". Я вскакивал с кровати.
В те дни я спал одетый.
     - Это он тебе сказал?
     Маркус дергал плечом, неопределенно разводя руками.
     - Хорошо, я пойду узнаю.
     - Не ходи! - говорил Маркус нервно, закрывая собой дверь.
     Я гасил большой свет и зажигал бра, висящую над кроватью. Маркус при-
саживался на табурет.
     - Курить,- говорил Маркус, разворачивая тряпочку.

     Утром мы вышли на холм посмотреть, что сделалось с парком, и увидели,
что вся листва опала и утратила свою яркость, покрывшись слоем изморози. Ее
уже не хотелось попинать ногами, поднимая желто-багряные вихри.  Деревья
стояли голые; золотой век пришел к концу. Под ногами похрустывало. Хью под-
нял воротник, и согревался, попрыгивая то на одной, то на другой ноге. Мы с
Маркусом смотрели, как Рик поднимается по склону холма, ведя за руку свою
милую. На них были узкие черные джинсы и одинаковые свитера, тепло вязанные
и с высоким воротом.
     - Ты уже знаешь? - спросил Рик. Я сказал, что это знают все.
     - Ну, и как: "да" - или "нет"?
     - Будь проще, Рикки,- сказал я.  Он согласно кивнул. А Маркус прислу-
шался к ветру и сказал, что, коли так, сегодня очень подходящий день для
благословения.
     - Если вы попросите Маркуса, то он, наверное, согласится выполнить
этот священный обряд,- быстро сказал Хью.
     - Я?? - кровь сразу бросилась Маркусу в лицо.- Но я...

                                - 15 -

     - А кто?  - осведомился Хуан.- Как лицо бездуховное, ты на это вполне
годишься.
     - Давай, батюшко, отпевай их и пошли рыть яму,- сказал я, приплясывая
на месте от холода.
     - А вы что молчите? - обратился Хью к Рику.
     - Благословите нас, Маркус,- сказал он.
     - У вас получится, Маркус,- сказала она.
     Повисла страшная пауза.
     - Встаньте на колени,- сказал страхолюдина глухо.
     - Прямо здесь? - спросили они, глядя на грязную лужу у ног.
     - Что поделаешь,- вздохнул Хуан,- пути на Голгофу не мостят.
     Ну вот где, откуда он брал такие теплые, душевные, единственно пра-
вильные в каждой ситуации слова?  Я подозреваю, что в нем жил самой большой
комик из нас четверых.  Приговоренные осторожно опустились на колени, не
спуская глаз со святого отца.  Маркус стоял, нахохлившись, и снова глядел в
осенние небеса, серые и молчащие. Повисла пауза.
     - Я благословляю вас, Ричард и Мария,- сказал он и вздохнул.- Что
дальше?

     Дальше была свадьба.  Я должен что-то о ней сказать, коль скоро я соб-
рался рассказать сагу о Маркусе:  некоторые саги со свадьбой кончаются, но
Маркус был таков, что с ним вышло совсем наоборот. Прийдя в гости, мы уви-
дели большую толпу гостей; все они имели какое-то отношение к жениху или
невесте, и все они были старше нас как минимум лет на десять. Рик назвал их
грандами.  Стол был длинный и уставлен с похвальным многообразием.  Хуан
одобрительно хмыкнул, а Маркус втянул в себя воздух и вдруг сказал:
     - Погляди. Наш-то был круглый.
     - Что? - спросил я, в панике озираясь.
     Хуан уже вручал невесте корзину с цветами.
     - Проверьте, нет ли там гадюки,- сказал я, задумавшись.
     - Гадюка - это ты,- огрызнулся Хуан.
     Таким образом, у нас у всех на счету было одно очко в минус; когда мы
садились за стол, я тихо молился о том, чтобы небеса вразумили Хуана не
открывать больше рот. Но я зря боялся. Рот он открывал лишь с одной целью и
вскоре значительно подобрел.  Маркус строил на тарелке эскадрон горошин и
внимательно следил за тем, чтобы ни одна не нарушала строй; соседка справа
хотела было завести с ним разговор, но потом нашла себе приятного собесед-
ника по другую сторону.  Гранды веселились, припоминая собственные похожде-

                                - 16 -

ния и детские шалости новобрачных, а жениха и невесту усадили на королевс-
кие места, и они терпеливо сносили поток воспоминаний. Я что-то сказал ему,
о чем-то спросил ее; я мысленно перебирал темы бесед, которые знал - Смерть,
Судьба, Одиночество... Любовь - но они не годились для разговора на свадьбе,
и я наткнулся на полную пустоту во всем, что касалось остального. Странно:
я по-прежнему знал, что прошедшая осень была золотой; я помнил листья и ве-
сенние набережные, запах слабого электричества, разлитое в вечернем возду-
хе, чары над августовским костром, сон, явь и нереальность рассвета; ра-
дость от наконец-то найденного пути и обещание счастья всем, кто потрудится
подставить руки.  Это была самая славная пара в мире. Все, что началось че-
тыре года назад на Витебском вокзале, не могло решиться как-то иначе.  Они
были чисты, и первые презрели бы любую фальшь.
     И теперь я не мог понять:  то ли свадьба была нарушением человеческих
обычаев, то ли я сам - след на ровном песке, впрочем, легко смываемый пер-
вой же серьезной волной.  Резонирующей квартой выделялся в общем хоре голос
Маркуса; Хуан показывал, как надо глотать спичку, чтобы не обжечься. И я не
мог отдать ни единого мгновения нашего золотого времени тому, что творилось
в этой длинной комнате, набитой добрыми и навязчивыми гостями.  Ну, а Рик?
Зачем он им это позволял?  Что он чувствовал и чувствовал ли он что-нибудь
теперь под обстрелом грандов, кричащих "горько" и требующих немедленной ре-
акции? А тезка Девы Марии, инопланетный зверь с удивительными глазами - что
ощущала она, попавшись в легчайшую паутину белее снега и белой ночи, ткань,
сотканную бабушками и мамами?
     Тут взвыл бы и Беовульф.  Это были герои нового времени.
     Я склонился перед ними и понял, что пьян - и улыбаюсь.  А как же; на
свадьбе положено.  Напротив меня стояла непочатая бутылка вина.  Можно было
станцевать; но мы не знали цивилизованных танцев, а гранды были начеку и не
признавали бессмысленного веселья.  Не спуская глаз с Маркуса, я наполнил
его бокал и покачал рукой перед глазами. Он прервал построение горошин тре-
угольником и выпил - морщась, как микстуру. Тут опять покричали, после чего
начались разговоры.
     - Между прочим, благословлял нас Маркус,- сказала невеста кому-то из
больших. Благосклонные взоры тут же обратились на святого отца.
     - Маркус? - спросил кто-то.
     - Маркус,- сказал Маркус, моментально сделавшийся большим и неудобным.
     - Как вам этот салат?  - спросил умный гранд на другом конце стола.
Маркус что-то промычал.
     - А вот на моей свадьбе все будет не так,- громко заявил Хуан. От Мар-

                                - 17 -

куса тут же отвернулись.
     - Так вот,- сказал хулиган, разглядывая что-то, надетое на вилку.  -
Моя невеста будет в черном; сам же я буду в белом. Мне черное не идет.
     Послышался смех и на том конце тут же заговорили о нигилизме. Я послал
ему благодарный взгляд.  Кажется, роли в компании начинали меняться. Разго-
вор ушел на смысл жизни (а как же?), и бывшие шестидесятники разом воспряли
духом, то доказывая одно, то отрицая другое. В конце-концов все они сошлись
на том, что суть жизни человека сводится к трем вещам:  посадить дерево,
построить дом и вырастить сына.  Мы, не любившие детей, не строившие домов,
не посадившие в жизни ни одного дерева, угрюмо слушали приговор старшего
поколения. Но годы научили грандов быть еще и снисходительными.
     - Посмотрите на Ричарда,- сказали нам.- Вы все ребята хоть куда, но
посмотрите на Ричарда. Любой из вас может достичь того же. У вас все впере-
ди.
     Рик сидел в расслабленной позе; с одной стороны ему не давала упасть
тезка Девы Марии, в другую сторону его не клонило.  Почувствовав внимание,
он открыл один глаз.  Я перевел взгляд на Маркуса и увидел, что его колотит
холодной тряской.
     - Что случилось?  - спросил кто-то обеспокоенно. Все взоры устремились
на беднягу; над столом повис сигаретный дым. Маркус поперхнулся.
     - Я... не хочу,- прошептал он.

     У будущей невесты Хуана была вполне реальная возможность остаться в
черном на всю жизнь, когда мы, упросив подвыпившего дедушку отвезти нас со
свадьбы домой, прыгнули на заднее сидение и вдруг разом заорали:
     - Гони, отец! Тормоза придумали трусы.
     Машина мчалась, адски виляя и порою скрежеща по дорожным столбам. Ста-
рик сверкал стеклянным глазом и горделиво клекотал: он был прадедушкой дво-
юродного брата Рика и приехал из горного селения погулять на свадьбе прав-
нука, про которого ему писали в письмах.  Он дважды таранил идущий впереди
автобус; на третий раз автобус остановился и водитель вне себя от ярости
выскочил на дорогу, потрясая монтировкой.  Воспользовавшись этим, старец
вильнул в сторону и пронесся мимо незадачливого обывателя, оскорбив его
пронзительным гудком и подтаявшей грязью.
     - Во старик!  - прокричал я в ухо Хуану.- Давай возьмем его вместо Ри-
ка!
     - Не! - ответил Хью.- Этот тоже долго не протянет.
     - Это страшно, если подумать! - кричал Маркус, высунувшись в открытое

                                - 18 -

окно.
     Мы вывалились из машины, как из центрифуги; рядом оказалось чужое мет-
ро. Горец хлопнул дверями, и с воинственным воплем стартовал сразу с чет-
вертой скорости. Ослепшие и оглохшие, мы видели, как машина медленно возно-
сится к полыхающим небесам, окутанная дымом и нестерпимым сиянием. Я мял в
руках шапку, подыскивая подходящие слова; на площадь перед метро обрушива-
лось горящее колесо.  Я понял, что душа моя пуста и мой бог мне больше не в
помощь.  Медленно вращаясь, упало еще одно колесо, посыпал снежок. Я встал
на колени. И увидел рядом Маркуса.
     Здесь-то и начинается наша сага. Наша сагища!

     Глава II
     ----------------------------------------------------------------------

     - Чего тебя так трясло?  Чего ты не хотел? - приставал я к Маркусу уже
в марте.  Маркус умел в любой момент поддержать серьезный разговор; ему не
приходилось накачивать себя спиртным, как мне, и невзгоды духа ему не тре-
бовались, как Рику - потому-то его дух и пребывал в вечном смятении.
     - Не хотел и сейчас не хочу,- Маркус дернул плечом, словно отворачива-
ясь от ложки с микстурой.- Больно глубокая колея на этой дороге.
     Нас всех мучало одно и то же.
     - Но должен же кто-то прокладывать эти дороги.
     - Почему бы не ходить по тропинкам!  - воскликнул Маркус с досадой.-
Нас не так много, чтобы терять по одному каждой весной.
     Всю зиму мы сидели в своих жилищах, не показывая носу, а наши разгово-
ры по телефону носили какой-то испуганный характер. Надо бы навестить Рика,
говорил кто-нибудь.  Ой, надо, соглашались мы. И навещали. Спустя пару не-
дель кто-нибудь снова говорил, что надо бы навестить Рика. Словом, тягомо-
тина.  Мы с Маркусом никак не могли сойтись в том, потеряли мы его или нам
просто надо найти какой-то новый язык. Видит Бог, мы честно старались.
     - Ну что? - спрашивали мы его при каждой встрече.- Ну как?
     - Нормально,- отвечал, соотвественно, Рик.- Хорошо.
     - Ну, а дальше-то что?
     Обычно он что-то хмыкал и смотрел на часы.  Один раз мы задали этот
вопрос в присутствии его жены. И тогда Рик не выдержал:
     - Дальше - все!  Все, что угодно: чай на кухне, друзья, театры, слава,
слезы, автомобили, я не знаю... ну все!
     - Приключения,- добавила она.- Катания на лыжах.
     - Но я не умею кататься на лыжах,- сказал Хуан.
     - Раскрой глаза,- тихо сказал Рик.- Твоя беда в том, что ты теоретик
там, где нужно действовать.
     - В таком случае я предпочитаю ходить с закрытыми глазами и видеть
звезды, чем открыть глаза и лицезреть тьму! - выпалил Маркус. Я был сражен.
     - Каждому свое,- вздохнул Рик.
     С Хуаном стало странно и неприятно.  Раньше я мог ему позвонить когда
угодно и по меньшей мере поболтать; теперь он не поддерживал никаких разго-
воров и терпеливо ждал, пока я выскажусь. При встрече он обязательно жевал
мятную жевательную резинку, и в воздухе неуловимо холодело всякий раз, ког-
да он открывал рот. Вдобавок, где-то он теперь пропадал все дни и не спешил

                                - 20 -

с нами делиться.
     Но однажды мы все-таки поговорили.
     - Никак не могу забыть то огненное вознесение,- признался он (речь шла
о машине, которую он собирался купить).- Ты-то как думаешь - было оно?
     - Конечно. Сразу после свадьбы.
     Хуан необъяснимо, катастрофически потолстел, перестал носить джинсы и
ходил в широченных спортивных штанах.  В его вечно прищуренных глазках пры-
гали теперь незнакомые, шальные огоньки явно не нашей природы.  Мы пили с
ним какое-то не очень вкусное вино, сидя перед телевизором в половине деся-
того. Было мило, как прежде; но вино было дорогое и не то. Говорил в-основ-
ном Хью, и порой мне казалось, что он пытается просить прощения за то, что
еще не совершил; мне было странновато.
     - Кстати, о свадьбе,- начал он; я вздрогнул.- Ты помнишь, в Греции жил
такой чувак - Персей?  Ну, вспоминай:  эти мифы из школьной программы. Там
еще Медуза была, которая Горгона. У Медузы был смертоносный взгляд, он об-
ращал людей в камень. Персей должен был с ней сразиться и не стать при этом
камнем. Ему пришлось отыскать зеркальный щит. Знаешь, что Маркус (я похоло-
дел) пытается найти такой щит? Один камень у нас уже есть.
     Я помотал головой.
     - Да, старина Рик задал нам задачку,- усмехнулся Хуан.- Теперь нам
всем придется что-то изобретать; прежде чем спасать других, не правильней
ли потренироваться на себе?
     Я грустно улыбнулся.
     - Ты не знаешь Второй Доктрины.
     - Что?
     - Да нет, это я так. Ну, и?..
     - А что - "ну и"? Только в непокое душа остается ясной. Надо очистить-
ся. Ты хочешь, как он? Я нет.
     - Получается какая-то волчья жизнь,- заметил я.  Он обрадовался, щелк-
нул пальцами.
     - Какие вы с Маркусом молодцы!  - воскликнул он.- Давайте все-таки
изобретем что-нибудь новое!
     Я ушел от него обрадованный - но его изобретение ужаснуло меня еще
больше, чем свадьба Рика. Дело было в конце марта. Раздался звонок в дверь,
я открыл и увидел Хуана в кожаной куртке.  Он бегло повел глазами, и на
мгновенье я усомнился: он ли это?
     - У тебя можно пересидеть? - спросил он быстро, глядя то на меня, то в
коридор.

                                - 21 -

     - Заходи,- сказал я, сбитый с толку непривычным словом. Он снял курт-
ку, понес ее к вешалке, и тогда на ковер в прихожей выпало что-то тяжелое.
Я нагнулся и поднял пистолет.  Хуан тихо ругнулся и засунул его куда-то под
мышку.
     - Будни жизней надо гнать,- сказал он, перехватив мой взгляд, и я его
больше ни о чем не спрашивал. Он почувствовал это и вскоре заговорил сам.
     - Пойми, старик,- говорил он, прихлебывая чай с конфетой. На безымян-
ном пальце его правой руки играл золотой перстень с ярко-синим камнем.  -
Помнишь, Рики сам говорил, что в жизни не должно быть спокойно. Ох, как я с
ним согласен! У человека есть душа; я это вчера увидел - и он должен перет-
ряхивать ее каждый миг, не давать залежаться. Каждый! Был бы здесь Маркус,-
добавил он с неожиданной тоской,- он бы меня благословил.
     Я поднял голову и встретился с пронзительным взглядом заплывших глазок.
     - Я что, не прав? - спросил он.
     - Почему,- сказал я.- Прав.
     Под утро он ушел.  Долго тряс мне руку в прихожей, при этом снова и
снова вываливался пистолет, и он пристраивал его то так, то этак. Мне было
смешно и горько; но глядя, как он щурится на дверь, нервно шмыгая носом, я
легко подавил шевельнувшиеся было слезы.  Ричард и Хуан. Пусть в каждом жи-
вет свой добрый бог. Хлопнула дверь, и я остался один - с невообразимым ка-
вардаком в пустой душе и полным отсутствием желания встречать апрель.

     Когда-то мы все пытались быть волшебниками хотя бы по отношению к не-
живой природе.  Когда-то Рик писал стихи, а я сочинял для них музыку.  Так
и получилась песенка о рыжей девушке, сидящей на зеленой траве.  Как-то я
вспомнил ее и долго думал, что было сперва: пришла ли Хельга прямо из песни
или мы сумели заслышать ее шаги и облекли это в рифмованные строки прежде,
чем она появилась из-за поворота.  Но Рика это уже не касалось. Хельга сва-
лилась с велосипеда в замечательно-дождливый весенний праздник, и притом
прямо в лужу, и когда я вслух сказал "О Господи!", она сердито посмотрела и
буркнула:
     - "Господи" здесь не причем.
     Что-то у нее не заладилось с велосипедом.  Делов-то там было - все-
го-ничего, цепь и шестеренки, и когда я распрямился, мои руки были в чер-
ном.
     - Вас зовут Хельга?  - спросил я, прочитав золотистый вензель на ее
платке.
     Она ответила, что так зовут велосипед, но я тут же уличил ее во лжи:

                                - 22 -

велосипед звали "Орленок". Она спросила, как зовут меня. Потом я узнал, что
ей не нравится "Роллинг Стоунз".
     Через неделю мы сидели с Хельгой на остывающей набережной и наблюдали
за потугами гребцов на байдарках.  То и дело какой-нибудь начинал судорожно
балансировать веслами, качаясь на волнах, поднятых катером-гонщиком. Рыбаки
глядели задумчиво и искали забвения в холодке плакучих ив.  В этом городе и
в этом апреле все тянулись к реке - нуждающиеся, отравленные, влюбленные,
смертники.  Город по-прежнему ждал, полный приключений; число их поубави-
лось, но им по-прежнему не было конца. Повсюду зацветала сирень и помрачала
рассудок.  А в моей душе царил кавардак.  В город опять входил апрель, и,
признаться, эта весна опять пахла весной, как и в старые добрые времена.
     - Она пахнет осенью! Она пахнет смертью! - твердил Маркус.
     - Ты думаешь?  - улыбался я.  Я забыл, как пахнет осень, и старался не
вспоминать, как пахнет смерть.  Потому что Хельга полюбила не только "Рол-
линг Стоунз", кассет которых у меня было около десятка или больше. Я отучил
ее от привычки ездить на велосипеде по лужам; она в отместку постоянно ин-
тересовалась, на какой свалке я нашел Маркуса. Я ей открыл, на какой; Хель-
га не поверила, и я пересказал ей всю легенду с Витебского вокзала до конца
золотых дней.
     - С ума сойти! - сказала она. Я кивнул.- Так, и что вы выбрали, сэр?
     - Будь я проклят,- отвечал я.- Ты знаешь, я снова сажусь за парту.
     - Ты двоечник и лентяй.
     - А ты рыжая.
     - Это хорошо или плохо?
     - Отвратительно,- признался я, притягивая ее за плечи.

     Маркус сильно изменился.  Вся его одежда висела мешком; сквозь проху-
дившиеся заплаты джинс просвечивала безжалостная правда. Пегие, давно нече-
санные волосы спадали в беспорядке на лоб и путались в ушах, а подбородок
был вызывающе небрит - и уже давно.  Лишь глаза наполняли все это особым
смыслом, удерживая его на грани между неряшливостью и откровением.  Его
взгляд мне понравился, хотя бы потому, что я не смог понять, почему; вроде
бы это был сильно похудевший молодой Рик, или он что-то видел, что не видел
я... не знаю.
     - Как живешь? - спросил я. Маркус достал маленькую бутылку портвейна.
     - Пьешь? - спросил он озабоченно.
     - Немножечко.
     - Никто тебе больше полбутылки не предложит.

                                - 23 -

     Мы уселись на скамеечке в зеленеющем парке и некоторое время вдыхали
запахи весны и мокрой земли.  Потом Маркус извлек два стаканчика, разлил, и
мы выпили за хорошую погоду. Я снова спросил, как он поживает.
     Маркус поскреб щорс.
     - Отлично! - ответил он.- В воздухе зреет подвиг. Я ищу. Я почти нашел
решение задачки Рика. Я хочу собрать всех наших.
     - Ты знаешь, что Хуан...
     - Ерунда! Хью надо позвать, и он примчится. Я позову. Я знаю его новый
телефон.
     Пели птицы и бегали дети.  Маркус украдкой взглянул на меня и спросил,
как поживает Хельга.  Я рассказал, особо не вдаваясь в подробности. Маркус
покачал головой.
     - Ты помнишь, что сегодня за день?  - спросил он. Я помотал головой.-
Ну, вспомни. Чей сегодня день рождения?
     - Ох,- сказал я.- А ведь Рика!  Сегодня бы ему исполнилось двадцать
три.
     Маркус кивнул и разлил по стаканам все, что оставалось.  Сощурясь, он
посмотрел на солнышко, но небеса опять не нашлись, что сказать. Видишь, хо-
роший денек, заметил он.  Что бы мы сделали пару лет назад, если б в этот
день случилась такая же хорошая погода?
     - Что-нибудь,- подумал я. Маркус кивнул и залпом выпил.
     - Остерегись,- сказал он.- Помни о Рике.
     - Как у Рика - не будет,- сказал я опрометчиво.
     - В таком случае ты просто негодяй,- сокрушенно заметил Маркус, смерив
меня светлым взглядом - без особой, впрочем, неприязни.
     - Это неправда.
     - У тебя не получится по-другому, пойми,- сказал он.- Ведь ты нормаль-
ный, хороший человек.
     - Ну так посоветуй что-нибудь, святой отец,- сказал я.- Ибо Сатана в
юбке уже дышит мне в лицо своим благоуханным дыханием.
     - Держись,- сказал он, и, по-моему, прибавил еще пару ничего не знача-
щих обнадеживающих фраз.  Его звонок последовал следующей же ночью. Я спро-
сил, не хочет ли он отложить разговор до завтра; он, очень довольный, про-
басил, что нет. Я вздохнул, глядя на часы.
     - Я торопился, как мог!  - воскликнул он, едва не порвав мембрану.- Я
НАШЕЛ! Только что!  Радуйся:  ты первый, кто узнает.  Я решил задачу Рика,
и... сейчас... (было слышно, как он что-то прихлебывает; я даже ощутил сла-
бый аромат кофе) тебе все расскажу.

                                - 24 -

     Итак,- начал он; я устроился поудобнее,- суть задачи ты знаешь.  Рик
говорил о Спасении.
Спасение есть процесс похищения человека у неблагоприятных обстоятельств.
Это подтверждается Тремя Доктринами. Иными словами, спасти - сделать друго-
го счастливым. Но женское счастье - это дом; мужское - дорога.
     - Откуда ты все это знаешь? - перебил я его хамским вопросом. Маркус и
бровью не повел.
     - Не перебивай, не собьешь,- отрезал он, и снова понес.- Компромисс
между домом и дорогой есть решение задачи Рика.  Сам-то он говорил, что его
ведет его бог; и вот смотри, куда он его привел. Он в доме или на дороге? И
так ли важно сидеть в доме, и чем дорога лучше дома? Любая неподвижность -
это дом, а любое движение - это дорога; я хочу чувствовать движение и не-
подвижность, и я хочу, чтобы мой будущий человек тоже был счастлив.  Без
этого не стоит и браться за Спасение.
     Но и это пока лишь слова, лишь формулировка решения задачи Рика, обле-
ченное в другие понятия.  На самом деле душа человека не резиновая.  Вот и
клонит его то в одну, то в другую сторону.  И я человек, я слаб, я хочу
знать; раз и навсегда я хочу выяснить - когда дом и когда дорога.  Всякая
дорога идет от дома.  Но нет дороги - и дом теряет смысл.  Понимаешь? Я хо-
чу...
     - Постой,- перебил я его,- серьезно, Маркус; хватит.  Это философия,
второй курс - я повешу трубку. Как-нибудь покороче, а? давай, ты же умница.
     Тут нас чуть не разъединили. В трубке родилась и умерла шелестящая по-
меха.
     - Я хочу стать лучше,- вздохнул Маркус.
     Я не нашелся, что сказать. Его голос стал тише - почти зловещим.
     - У нас нет помошников в столь трудном деле.  Единственный, на кого я
могу положиться, так это...
     - Спасибо, Маркус,- перебил я его.- Я тоже слаб, грешен и прожорлив.
     - Ты здесь не причем!  - восторженно заорал Маркус.- Мой бог!  вот кто
мне поможет; вспомни Рика.
     Я зевнул и вспомнил Рика.
     - Ну, не скучай,- усмехнулся Маркус.- Решение задачи:  стать лучше.
Способ стать лучше - поставить на эту карту все. Не может быть, чтобы я хо-
тел плохого! Заодно и проверим.
     - А точнее.
     - Отправимся на поиски,- сказал он устало.- Всей компанией. Понял?
     - Да,- ответил я.- Не дурак.

                                - 25 -

     Он посопел, звеня ложечкой.
     - Карты, план и научные выкладки я изложу тебе при встрече.
     - Эй, постой! - всполошился я.- Я же ночь спать не буду; сейчас гово-
ри!
     Теперь зевали на том конце.
     - Не-а,- сказал Маркус задушевно.- При встрече. Спокойной ночи,- и по-
весил трубку, мерзавец такой.
     Сзади подошла Хельга - совсем неслышно, я легонько вздрогнул, почувс-
твовав ее сонные руки на своих плечах. Я повернулся к ней и заглянул в ноч-
ные глаза. Она все слышала.
     - Мы отправляемся искать Грааль,- сказал я.
     - Это хорошо,- сказала она без тени улыбки.- Я только позвоню маме,
ладно?

     - Миром правит золото!  - провозгласил Маркус, разворачивая перед нами
неряшливую карту. Я пригляделся и узнал Карелию.- В Карельской области есть
золото. Я берусь доказать это на практике и в теории посредством этих карт.
     Загодя он развесил по стенам геологические сводки и вырванные из
школьных атласов развороты. Теперь он ходил вдоль них, размахивая линейкой.
В одном месте на карте виднелся красный кружок, а в самом низу - на Ладожс-
ком озере - отпечатался круг от кофейной кружки.  Мы в замешательстве смот-
рели на Маркуса, на стены, друг на друга. Все хранили серьезность. Присутс-
твовали Рик и Мария, Хуан, Хельга и я. День выдался очень жаркий, комнатка
была маленькая; Рик и Мария, судя по всему, собирались сходить на пляж. Ху-
ан в задумчивости посматривал на кофейный круг на карте Карелии и пока что
не проронил ни слова. Я обливался потом. Хельга смотрела на знаменитого Ри-
ка и на страшного Хью - и с неподдельным вниманием слушала Маркуса.
     - Пока мы имеем лишь косвенные доказательства наличия золотых жил на
территории Карельского региона,- говорил тем временем Маркус, и всякий раз,
когда он произносил "мы", по его рябому лицу пробегала еле заметная судоро-
га. Я чувствовал, как бьется его славное сердце.- Никто никогда не слышал о
карельском золотоискательстве. Однако обращал ли кто-нибудь внимание на се-
леновые озера, которые в изобилии раскиданы по лесам и среди болот? Как из-
вестно, селен - как и теллур - почти всегда обязательный спутник золота. Я
навел справки и изучил по картам расположение селеновых озер.  И что же?  В
окрестностях некоторых сыскался и теллур. Это если еще не решение, то уж по
крайней мере основательный намек!  Я послал запрос в Академию Наук и вскоре
получил ответ следующего содержания... - здесь все насторожились, а Хуан

                                - 26 -

задавил в пепельнице почти невыкуренную сигарету и уставился прямо на гово-
рящего.- Читаю!
     Он торжественно развернул какой-то пергамент и прочел с угрожающими
интонациями:
     - "Наличие сильных золотых месторождений в Карельском регионе является
маловерятным в свете последних исследований, проводимых с околоземных спут-
ников." Они прислали мне пару увеличенных фотографий земель, лежащих по бе-
регам ручья Эль-Дорадо, подчеркнув красным теллуровые и селеновые жилы.
Подводя итоги, они согласились, что, возможно, в Карелии и есть золото, но
настолько незначительное по мощности, что ни о какой промышленной добыче не
может идти и речи; а старательство вряд ли окупится, как они заметили.
     Он обвел нас сияющим взглядом и ласково сказал насупившемуся Хуану:
     - Именно старательством я и предлагаю заняться.
     Хуан промолчал. В пепельнице начинал дымиться недодавленный им окурок.
     - Убедившись в своей правоте, я начал искать наиболее вероятные мес-
та,- продолжал Маркус.- Снимок из космоса сказал мне одно:  никаких специ-
альных условий для залегания золота не требуется.  Золото есть на Камчатке,
в Индии, на Аляске.  Я не узнавал насчет Индии, однако, например, Канада:
кристаллическое плато, следы ледника, река Юкон; опять же мерзлота. Возьми-
те северную Карелию!  Сравните с местами вокруг Клондайка! Вы можете возра-
зить, что это за Полярным Кругом...- последовала пауза, во время которой
Хуан, ни на кого ни глядя, все-таки додавил свой проклятый окурок,- ну и
что! Все новое всегда странно и находится не там.
     ...И тогда я обратился к самым надежным источникам,- закончил Маркус
благоговейно.- Вот они: "Калевала", "Эдда", "Беовульф".
     - Беовульф - это герой,- перебил его Хуан.  Рик цыкнул; приободренный,
Маркус продолжал:
     - И вот!  Я нашел!  Глупцы; куда они смотрели!  У них под боком целый
справочник по месторождениям Севера, а им подавай фотографии из космоса.
Вот...- он начал листать.- Вот:  пожалуйста! (он процитировал небольшой ку-
сочек). Прямое указание места! Или здесь... (последовал другой кусочек).
     Рик кашлянул, и Маркус тут же убрал все книги.
     - В общем и в целом,- сказал он, сияя,- золото в Карелии есть. Сопос-
тавив все имеющиеся у меня данные - как научно-геофизические, так и фоль-
клорно-эпические - я могу с вероятностью девяносто два и четыре утверждать:
жила мощностью от двух дюймов... ЗДЕСЬ!
     Он ткнул указкой красный кружок.  Эффекта, впрочем, не вышло, так как
все и так косились туда с самого начала.  Маркус умолк, глядя лукаво и воп-

                                - 27 -

росительно: ну?
     Первым высказался Рик. Он всегда был первым.
     - Ну, что ж,- начал он.- Радоновые озера в Карелии есть (Мария закива-
ла, мечтательно улыбаясь).  Притом достаточно много. Наверное, есть и селе-
новые. И с "Калевалой" я согласен. Но "Калевала" - это стихи.
     У меня потемнело перед глазами.  Рик принялся говорить.  В его взгляде
сквозило восхищение - я видел это:  неподдельное! - а особенно ему понрави-
лись фотографии из космоса; но никуда идти он не собирался.
     - А впрочем, можно придумать вот что,- сказал он, глядя на Маркуса.-
Почему бы нам просто не пойти в поход по Карелии?  Мы как раз собирались
этим летом.
     - И не искать золото? - спросил Маркус.
     - Ну, нам обязательно встретятся какие-нибудь ручьи.
     - Но ведь есть всего одно место,- сказал Маркус глухо.
     Странно, Хуан молчал, теребя подбородок. Над его головой плавал не ус-
певший раствориться дым.  Маркус тихо принялся снимать со стен карты.  Хуан
покачал головой, глядя в пепельницу. Потом поднял голову и еще раз посмот-
рел на красный кружок в карте.
     - Ну, не люблю я все это турье, разные палатки-костры-котелки,- поче-
савшись, начал он.- Муравьи, опять-таки... Ты извини, старик,- поспешно до-
бавил Хуан.- Но я даже в походы не ходок. Не то, что за золотом.
     - Тебе бы понравилось,- вежливо сказал Рик.
     - Слушай, заткнись,- процедил Хуан.- Зори и закаты - это по твоей час-
ти.
     - Перестаньте!  - крикнула Хельга и выбежала, и встала рядом с Марку-
сом.- Что вы грызетесь?  Что вы нас мучаете? Не хотите ехать - так и скажи-
те, черт вас подери!
     - Не чертыхайся,- попросил Маркус.
     Хуан взглянул исподлобья; он хотел что-то сказать, но не сказал поче-
му-то, и вышел, сильно хлопнув дверью.
     - Позвони, когда вернешься,- сказал Рик.  Мария покинула комнату пос-
ледней. В дверях она обернулась. Я подумал, что она хочет что-то сказать. В
нашей компании было такое правило - говорить все самое главное, уже стоя в
дверях; но она лишь взглянула на Маркуса и едва заметно покачала головой.
     - Я так понимаю, все оставшиеся едут? - поинтересовался я, когда дверь
закрылась.

     С рюкзаками и в поношенном, мы стояли на ступеньках Финляндского вок-

                                - 28 -

зала и курили последнюю перед поездом сигарету. Вдруг наши лица вытянулись:
прямо перед входом остановилась большая лиловая иномарка, и из нее выбрался
Хуан. Правда, следом вылез еще и какой-то квадратный, с бычьей шеей, но Ху-
ан что-то сказал, и громила остался стоять, привалившись к фонарю.  Хуан
взбежал по ступеням.  Влажно поглядев на нас, громила достал кулек с семеч-
ками. Маркус молча пожал Хуану руку.
     - Вот... привет,- сказал Хуан, и мы почувствовали запах сразу трех
вин.
     - Ты едешь с нами? - спросил Маркус, не отпуская руки.
     - Я?  Искать золото? Нет! - засмеялся Хуан,- это безумие! Я не еду. Вы
что, и впрямь решили найти там золото?
     Маркус не ответил.
     - Ты отвечаешь, что там есть золото?  Что ты молчишь?  Что ты хочешь
найти?
     - Скажи еще что-нибудь,- невесело сказал Маркус.- У нас поезд через
десять минут.
     - Так скоро!! -
     Да, он побледнел, и мне показалось, что он сейчас рухнет. Вдруг
бросился в глаза огромный черный крест, виднеющийся сквозь растерзанный во-
ротник дорогой рубахи. Хуан поднял глаза на Маркуса и вдруг еще крепче вце-
пился в его руку.
     - Скажи, что ты собирался сказать,- сказал Маркус тихо, морщась от бо-
ли.- Ведь мы друзья. Мы были друзьями.
     Хью что-то прошептал.  Он хотел сказать "да".  У него не получалось.
Тогда он кивнул, кивнул несколько раз, и крупная капля пота сорвалась у не-
го с носа.
     - Решайся!- сказал Маркус.- Ведь ты свободный человек.
     - Ты не знаешь, сколько она стоит, свобода! - выкрикнул Хуан, вырывая
руку.  Входящие и выходящие с вокзала оборачивались, косясь на "Мерседес" и
странного человека на ступенях. Бандит у фонаря оставил свои семечки и сде-
лал два страшных шага.
     - Стоять! - завопил Хуан не своим голосом. Потом, обернувшись к Марку-
су, заговорил быстро и умоляюще:
     - Но... ты можешь обещать, что оно там есть? В этом красном кружке?
     - Девяносто два и пять десятых,- сказал я.
     На ступени вывалился пистолет. Хуан чертыхнулся, поднял его и поднес к
лицу - и впервые увидел, какой он черный, удобный и совсем не страшный.
Хельга сжала мою руку.

                                - 29 -

     - Не вздумай,- сказал Маркус.
     Хуан сдавленно рассмеялся и резко отбросил оружие куда-то за спину.
Где-то там пистолет стукнулся о землю, где-то внизу шарахнулись и завопили.
А Хуан взял ладонь Маркуса в две свои так, как будто это была чаша с моло-
ком.
     - А я знаю, кто ты,- произнес он с улыбкой, вглядываясь в Маркусово
лицо - лицо, словно обстрелянное шрапнелью.  Маркус спокойно встретил его
взгляд.
     - Не-ет,- покачал головой Хуан.- Я не поеду. Мне не нужно золото.
     - Нужно.
     В это время ожил громкоговоритель над входом, и стали объявлять посад-
ку. Я знаю: теперь его там нет; а раньше был. Хуан выпрямился.
     - Это на ваш,- сказал он.  Мы кивнули.- Точно, на ваш. Вы сошли с ума.
Вы все сошли с ума.
     Маркус молчал.  Хуан сделал шаг назад, читая на наших лицах предатель-
скую жалость. Он недоверчиво хмыкнул. Он засмеялся. Он бессильно махнул ру-
кой. Потом шагнул вперед и обнял меня, обдав хмельным перегаром. Крест бол-
тался на груди и кололся сквозь рубашку.
     - А помнишь... первая осень, кухня Рика, - начал он вдруг, криво улы-
баясь,- а потом мы решили пойти в поход, и ведь мне это не очень понрави-
лось, правда? Там сыро, и всегда муравьи, и жрать хочется.
     - Ты боишься,- сказал я, чтобы не молчать. Хью самодовольно улыбнулся.
     - О нет,- возразил он.- Тормоза придумали трусы.
     - Ты запутался,- услышал я голос Маркуса.
     - Тебе я не скажу "нет",- сказал бандит на удивление спокойно.  И
взглянул на часы.- Счастливого пути... аргонавты.  И знайте: Хуан ничего и
никого не боится.
     Он вразвалочку сбежал по ступенькам вниз; телохранитель отклеился от
столба, смерил нас тяжким взглядом, подобрал с земли пистолет и запрыгнул
на заднее сидение.  Они разом хлопнули дверями; я видел, как Хуан с прок-
лятиями шарит по карманам в поисках ключей. Он нашел их, машина резко заве-
лась и рванула с места, оглушив нас и заставив закашляться.  Маркус бросил
на меня бешенный взгляд, и я внезапно понял все, о чем они говорили, не
разнимая рук.  Тогда я стал смотреть вслед уезжающему автомобилю, и Хельга
тоже стала смотреть.  Передатчик опять ожил и ледяным голосом сообщил, что
до отправления поезда осталось две минуты. Машина уехала. Мы похватали наши
вещи и вошли на вокзал.



     Глава III
     ----------------------------------------------------------------------

     Мы ехали весь день.  Название станции я не открою - как не открыл бы
Маркус, случись ему писать сагу обо мне.  Когда мы вылезли, было уже темно.
Маркус повел нас вдоль насыпи; вскоре пронесся скорый поезд, и мы перешли
на другую сторону.  Там оказалась тропинка, почти невидимая во тьме.  Луна
вновь попряталась за холмы.  Маркус зажег фонарь.  Фонарь ослепил меня пуще
любой темноты, и я принялся считать каждый корень, пересекающий тропинку. В
этот час их было особенно много. Хельга догнала меня и повела за руку. Вок-
руг неясно громоздились еловые заросли; лапы нависали прямо над тропинкой -
навязчивые, неприятные - и сыпали за шиворот труху.  По этой тропинке никто
никогда не ходил.  Маркус сдержанно ругался, а еще мне показалось, что он к
чему-то прислушивается.
     - Тихо!  - сказал он вдруг; мы замерли. Ветер принес странный и глубо-
кий звук, этакую контрабасную ноту в ночном августовском лесу. В тиши кра-
сива скрипка или флейта; а контрабас - ужасен. Маркус посветил на свою кар-
ту.
     - Филин!  - вздохнул он.- Дальше.
     Дальше оказалось длинное озеро. Мы спустились к самой кромке и увидели
совершенно ровный, белый песок под неестественно прозрачной водой.
     - Селеновое озеро,- сказал Маркус глухо.- Но не наше.
     Хельга подняла шишку и бросила в воду. Шишка плюхнулась и поплыла чер-
ным изъяном в воде небесной стали.  Маркус потушил фонарь.  Поблизости мы
отыскали поляну, и, не разводя костра, съели все городские бутерброды, за-
пивая чаем из термоса.  Хельга сказала, что видела на дереве заржавелый
рельс, и мы за едой гадали, кто бы мог его повесить.  Когда дело дошло до
палаток, выяснилось, что Маркус напрочь забыл, как их ставить. Кое-как на-
тянув его брезентовое позорище (при свете дня мы увидели, что у нас получи-
лось), мы пожелали ему доброй ночи.
     - Доброй ночи, доброй ночи,- отвечал он рассеянно.- Вам что-нибудь
нужно?
     - Спи, Маркус, спи,- сказал я. Он несколько раз кивнул и нырнул в па-
латку. Было слышно, как он там возится. Мы с Хельгой сходили к озеру и не-
которое время стояли, привыкая к неподвижности. Не верилось, что еще утром
были ступени Финляндского вокзала и пьяненький Хуан... и не было ни погони
под фонарем, ни свадьбы, ни огненного вознесения; ничего. Не было Рика и
Марии; не было меня.  Нам стало неловко, мы вернулись в палатку и долго ле-

                                - 31 -

жали в полной тишине, потому что ЭТО было и в палатке.
     Шурша и перемигиваясь, вокруг палатки волновался ночной лес - неясный,
глубокий, занавешенный мраком еловых ветвей, и селеновое озеро лежало как
оловянное зеркало - бледно-розовая сталь спящей воды в просветах корабель-
ного бора.  Изумрудный мхами, пронизанный дневным солнцем - ночью он был
ужасен и томителен, живая пустота приглушенно верещала, обступая стоянку,
склоняясь над тропинками, по которым мы прошли.  Ночные птицы вскрикивали
странно, или это их дневные голоса преображались по ночному времени, или...
но еще далеко было до того часа, когда в наступившей тишине ясно и одиноко
тенькнет Первая Утренняя Птица - с тем, чтобы открыть новый день.
     - Слышишь, шорох? - вдруг прошептала Хельга.- Это еж, я знаю. Послушай!
     - Ежи - здесь?
     - Ежи,- сказала она шепотом.- Здесь. Я видела.
     - Ежи знаешь как топают.
     - А этот в тапочках,- сказала она.
     Я улыбнулся.
     - Все равно бы сучья трещали.
     - А это еж-мутант.
     - Еж-мутант!..
     Ветер, кочующий днем по верхушкам сосен, с темнотой спустился к корням
и шелестел там листвой, словно уж, и тихонько царапал брезент палатки, и
щекотал кусты, и кусты тоже что-то шептали, и мхи были по-живому безмолвны.
     - Интересно, Маркус заснул?..- спросила она.

     Утро началось с дикого и вызывающего звона.  Я выковырнулся из палатки
и увидел Маркуса. Маркус самозабвенно колотил в рельс. Краем глаза он заме-
тил меня, но колотню свою не оставил; напротив, его лицо стало еще более
зверское и отрешенное.  Рубашка расстегнулась, и какой-то крестообразный
амулет болтался на цепочке, обращаясь вокруг немытой шеи.
     - Доброе утро, Маркус,- сказал я.
     - Привет! - прохрипел Маркус, наотмашь ударяя по рельсу.
     - Что случилось?
     Маркус выкинул монтировку в мох и стал застегивать рубашку.
     - Вставать пора, вот чего,- сказал он, разглядывая свои ногти. Из па-
латки вылезла Хельга, вылезла и улыбнулась Маркусу.  Маркус хмуро кивнул,
схватил котелок и пошел за водой.  Я поймал ее недоуменный взгляд и молча
пожал плечами.
     За завтраком Маркус был молчалив, и съел все, хотя ел и без аппетита.

                                - 32 -

Я все-таки спросил его, что случилось, и он что-то ответил с набитым ртом;
его взгляд блуждал по радостному лесу, вскользь задерживаясь на коряво пос-
тавленных палатках.  Я стал вспоминать, что Маркус всегда считался лесным
человеком - и это несмотря на то, что в походах он проваливался в болото,
ломал жердочки или обваривал мокрые ноги, суша их у костра. Он прощал лесу
все козни и ловушки; лес это знал и все норовил подстроить новые. С Марку-
сом бывало опасно. Любая лодка имела все шансы оказаться прохудившейся, ес-
ли в ней оказывался Маркус. Пожалуй, он был самым лесным из нашей четверки.
     Поев, лесной человек упаковал свои пожитки, взвалил на плечи рюкзак и
вышел на тропинку. Мы принялись звать его, на что он, обернувшись, заметил,
что сколько можно жрать и нужно ли столько жрать по утрам? Мы молча сверну-
ли палатку и забросали костер землей; Маркус ждал, демонстративно объедая с
куста мелкую чернику.
     - Тебе приделать поводок, что ли?  Не подождать две минуты? - спросил
я недовольно, но Маркус ничего не ответил и с укоризною указал на часы. Бы-
ло восемь утра, начало девятого, и ходьба по утреннему лесу представлялась
сплошным удовольствием.  Мы вышли на затравенелую дорогу и зашагали на се-
вер. Под еловыми сводами царил дружелюбный холодок, пески еще не дышали жа-
ром, и слепни не пытались сесть на спину в такое место, где их нипочем не
достанешь.  Я любовался Хельгой, а она несла всякую веселую чепуху. Маркус
время от времени оборачивался и смотрел на нас добрыми собачьими глазами,
ничего не говоря.  Дорога весь день шла, куда надо, не размениваясь на тро-
пинки и болотистые просеки; под вечер Маркус закурлыкал и принялся погляды-
вать по сторонам. Очевидно, ему надоело держаться букой. Потом он поравнял-
ся со мной и завел разговор о темнеющем лесе. Мы говорили, особо друг друга
не слушая, каждый в свой черед; Хельга шагала спиной и бросала в нас шишки.
     Оказалось, Маркус знает кучу маленьких рассказов о лесе и его пугающих
хозяевах. Когда я спросил его, почему он раньше не рассказывал их - на на-
ших ночных бдениях, например, он поглядел на меня с усмешкой и поинтересо-
вался:
     - А кому: Рику, тебе, или, может быть, Хуану? В городе не только в лес
- с трудом верится даже в электрички.
     - А заметил, что и обратное тоже верно? - спросил я.
     - Угу,- кивнул он.
     - Но я не смог бы жить в лесу,- заметил я.
     - Почему?
     Я пожал плечами. Наверное, все дело во мне. Мне нужны проходящие люди,
пыль, троллейбусы... и чтобы пуще смерти не хотелось возвращаться в четыре

                                - 33 -

стены, а иногда лишь мысли о доме держали в руках во время мучительного
возвращения на метро.  Как я могу забыть, что город ждет, наобещав кучу
приключений?
     - Когда мы перестанем дрожать от неведомого в ночном лесу и загибаться
от депрессии в стенах родного дома!  - говорил он с тоской.- Наверное, это
дело будущего.
     - Ну, а ты? - спросил я. Он хмыкнул.
     - Я уже родился,- сказал он.
     Так прошел первый день. При свете костра Маркус показал нам карту. До-
рога вела туда, куда и следовало; лишь последние десять или пятнадцать ки-
лометров предстояло пройти по бору или по ельнику - карту плохо пересняли и
было не разобрать.  Маркус остался сидеть у костра, изучая за беломориной
план местности.  Я пожелал Хельге спокойной ночи, тихо вылез из палатки и
неслышно встал за его спиной.  А он ничего не слышал: костер трещал и пере-
ливался, драгоценный, словно последняя горсть рубинов, собранная по потем-
невшему миру, и Маркус читал книгу; перегнувшись через его плечо, я разоб-
рал нумерованные главы Нагорной Проповеди.
     - Что ты читаешь?  - спросил я, выходя из тени. Он заметно вздрогнул и
заложил страницу пальцем.
     - Святую книгу,- ответил он.
     - А зачем?
     - Насколько я помню, Ди,- сказал он, прищурившись,- ты всегда спраши-
вал "зачем".  А я вот не знаю! Мне кажется, в ней есть какой-то смысл, ведь
к ней обращаются путники.
     Он перелистнул страницу.  Я присел перед костром на корточки.  Маркус
недовольно засопел, расставаясь со своим одиночеством.
     - А мне казалось,- начал я,- что мы затем и осмелились, чтобы сделать
все не так. Нет в Карелии золота - ну хорошо, вот вам самородок величиною в
ноготь, мы нашли его в Вуоксе. Или я неправильно понял?
     - Ты меня спрашиваешь?  - сказал он глухо.- Откуда я знаю!  Мы идем за
золотом куда более древним, чем то, которое добывали на реке Юкон. Кого я
могу спросить, кроме как себя самого?
     - Так зачем тебе книга?  Брось ее в огонь!  - сказал я неожиданно.  И
вдруг представил: ночь стремительно отступает к кустам, на углях закручива-
ется, корчится и пытается взлететь черная бабочка с белыми страницами... и
лицо Маркуса озаряется снизу, и мое лицо тоже видно.  Картинка была мучи-
тельно живой. Когда я открыл глаза, Маркус  с м о т р е л.
     - Послушай,- начал он странным голосом,- а ты разве не пошел спать?  Я

                                - 34 -

ведь помню, как ты залезал в палатку.
     - Ты с ума сошел, святой отец,- удивился я. Маркус слабо улыбнулся, но
взгляд его остался недоверчив.  Он даже поднял из костра головню, он поднес
ее к моему лицу; я ощутил глазами и кожей жар огня. Маркус тихо рассмеялся.
     - Пожалуйста, иди спать,- сказал он.- Хельга замерзла; и не пугай меня
больше.
     Я молча поднялся и лег в палатке.  Маркус еще долго сидел у костра, он
развел огонь посильнее, и, засыпая, я услышал его далекое бормотание: едва
разборчивое, не громче близкого дыхания спящей рыжеволосой.  Бедняга, поду-
малось мне.

     И началось наше долгое путешествие.  Началось, потому что первый день
всегда не в счет:  вечно он самый длинный и бестолковый.  Они полетели, все
ускоряясь; и вскоре нам с Хельгой казалось, что мы всю жизнь шагали и шага-
ли по лесной дороге, выслушивая странные откровения Маркуса.  Иногда она
принималась подшучивать, делая это великолепно, как и все, что она делала.
Иногда доставалось и мне.  Маркус все улыбался и качал головой; но с чувс-
твом юмора у него в лесу было плоховато, и вскоре Хельга загрустила.  Она
сказала, что ей его жалко.
     - Не вздумай ему это сказать,- предупредил я.
     - А что? Убьет?
     - Утопится,- сказал я.- Не вздумай.
     - По-моему,- заметила Хельга,- он счастливее всех нас.
     - И тебе его жалко?
     - Оттого и жалко.
     Мы шли, ведомые Маркусом и его картами.  Ни слова не говоря, Маркус
объявил соревнование. Проигравшим считался тот, кто первым заговорит о при-
вале. Как правило, проигрывал я, а иногда - ради разнообразия - и Хельга.
Вскоре мы уже считали лес своим и ночевали без палаток; а потом и пошли бо-
сиком. Один день дорога держалась все больше в сырой тени; на пути попада-
лись валуны, сочащиеся росой и покрытые сырыми мхами, корни извивались,
уходя в землю, а земля местами чавкала, напитанная водой. Вокруг лежали бо-
лота и стлались нетронутые черничники.  Мы с удовольствием месили грязь бо-
сыми ногами.  А потом хлынул дождь, и стало совсем хорошо: поотстав от Мар-
куса, мы целовались в потоках небесной воды; вода стекала по отяжелевшим
прядям Хельги, и была слаще черники.  Лужи пузырились росчерками затяжного
дождя; в лесу шумело, и трава, лоснящаяся, была вся в висящих росинках.
     Опираясь на кирку, Маркус стоял посреди дороги; сначала я подумал, что

                                - 35 -

он дожидается нас, но Маркус неподвижно смотрел вперед и даже не заметил,
как мы подошли. Что-то ослепительно красивое, шуршащее, пересекало дорогу в
трех шагах впереди: огненно-красная змея с огромными белыми глазами. Затаив
дыхание - она оказалась длинной - мы смотрели, как она переползает из кус-
тика на правом краю дороги в такой же на левом.  Потом прошуршал хвост,
вздрогнули травы - и змея кончилась.
     - Красивая,- прошептала Хельга. Маркус посмотрел на меня и нахмурился.
     - Ой! - прыснула Хельга.- У вас все лицо в чернике, сэр!
     Он взвалил на плечо кирку и зашлепал дальше по дороге, зачем-то погля-
дев на компас.  Я догнал его и спросил, что он думает о змее. Он прошептал
"отстань" и остранился; он ускорил шаг, и я увидел, как трясутся его плечи.
Хельга долго молчала, глядя под ноги, потом подняла лицо и произнесла:
     - Она очень красивая, Ди. Очень красивая. Я не знаю, можно ли смотреть
на таких змей. Я чуть не расплакалась.
     - Что ты хочешь сказать? - спросил я ошарашенно.
     Маркус все слышал.
     - Открой свое сердце!  - крикнул он.- Иначе у нас кончатся консервы, а
дойти мы так и не дойдем.
     В этот день она устала больше обычного, а ночью меня разбудил ее вос-
паленный шепот.  Хельга говорила о змее. Я что-то сказал ей, но она даже не
приостановилась. Меня всегда немного пугали говорящие во сне; я не хотел
бояться Хельги и уже подумывал разбудить ее, но она умолкла - так же вне-
запно. Я осторожно выбрался из палатки и уселся у потухшего костра.  Спать
не хотелось; было странно. Вскоре до меня донесся противный запах чьего-то
табака. Где-то в темноте негромко тлела Маркусова беломорина.
     - Не спишь,- сказал Маркус. Он стоял спиной к костру и смотрел на ноч-
ное болото.  Я бы нипочем его не заметил, если б не белесый лист тумана,
поднимающийся над стоячими водами:  огонек сигареты отражался в нем, как в
матовом зеркале. Я бросил в костер что посуше; молоденькое пламя закарабка-
лось по веточкам, треща и благоухая сосной. Маркус неуклюже уселся на землю
и стал смотреть на растущий огонь.
     - Послушай-ка, приятель,- начал он, покачиваясь.- Я не знаю, должен ли
я так делать... но, наверное, должен, раз делаю. Я хотел спросить у тебя
одну вещь.
     Я вздохнул.  Над костром зудела невидимая ночная муха, в палатке снова
заговорила Хельга, а Маркус хотел бы спросить. Ей-богу, что-то тут было не
так. Не проходило и ночи, чтобы он не просиживал у костра, выкуривая свою
беломорину. У него было пол-рюкзака этих чертовых беломорин.

                                - 36 -

     - Ди,- сказал он.- Ты можешь мне объяснить: что происходит?
     Я посмотрел на Маркуса, но он даже не улыбался.
     - Нет,- поспешно добавил он,- я имею в виду нас всех.  Что с нами про-
исходит? Ты ничего... не чувствуешь?
     - Мы постарели,- сказал я на всякий случай, приглядываясь к Маркусу.
Маркус, поспешно чиркнув огоньком, затянулся и окутался сизым дымом новой
сигареты. В костер полетела сгоревшая спичка.
     - Да не то!  - поморщился он.- Я имею в виду змея.  Я имею в виду эти
чудеса, одно другого краше:  туман над болотом, драгоценности на травах,
озера как сабли. Какие воспоминания! Только завтра - я точно знаю - мы под-
нимемся и придем к золотоносному ручью.  Оно должно быть там. Но, Ди...- он
замялся, прислушиваясь к своему голосу,- понимаешь, Ди...
     Здесь я явственно почувствовал слабый винный ветерок, рождающийся при
каждом его слове. Я принюхался: да, точно; я прикусил язык.
     - Я не знаю,- начал он снова.- Какая-то неразбериха во всем вокруг ме-
ня; ты думаешь, это весело? а ты попробуй поживи так годиков этак двадцать.
И внутри... как кошка нагадила на вентилятор.  Знаю:  идем к золоту... уже
идем... и все же кошка. Ты понимаешь, о чем это? Помнишь наш разговор? Тог-
да, по телефону, помнишь?  - поставить на свою душу все, пусть она ведет,
пусть она покажется, черт возьми!  Та змея... сегодня... знаешь, кто это
был?
     - Ты запутался,- кажется, сказал я.- Поменьше читай, не кури натощак...
     Он меня тут же перебил:
     - А ты? Или это все-таки был не ты? Тот, который говорил бросить книгу
в огонь? Я испугался,- сказал он немного спокойнее.- Ди, я знаешь как испу-
гался! Я никак не мог взять в толк: а это к чему? Хуан или что там приехало
в этом авто - ну и Бог с ним, проехало и нету. Но когда это все время с то-
бой, когда это мигает за вашими плечами, когда это как сквозняк, каждую
ночь, каждый миг...
     - Маркус...- начал я.
     - Маркус!  - повторил он с отвращением.- Да, Маркус; мало же его оста-
лось!  Ох, Ди, не обращай внимания... я несу полнейшую чушь, но мне нужно,
чтобы вы... чтобы ты... Ди, я слаб! Слаб более, чем когда бы то ни было.
Никто с нами не пошел.  Зачем я это говорю? ведь у меня карты, компас, кни-
ги!  Ди, я вправду веду вас? Но кто бы повел меня! Знаешь, я выпил сегодня
малость; мне показалось - это нужно; я же сам себе и главный сукин сын. Ты
не пей...
     Ди, у меня нет души!  - почти закричал Маркус, перегибаясь через кос-

                                - 37 -

тер.- Я все ждал, когда она покажется.  Душа - это прекрасная девушка без
одежд или белый олень, мне плевать; но пусть это явится!.. Иначе я свих-
нусь! У меня не нашлось сил что-то сказать Рику; я не вытянул Хью... с нами
никто не пошел, что ж ты опять молчишь?  Твоя душа поделена с Хельгой... Я
хотел бы поделить свою с живым, теплым... но золото, оно - нет!  Оно уже
снится мне в кошмарах. Почему я вас веду?
     - И все же мы идем за тобой,- сказал я, воспользовавшись паузой. Кос-
тер трещал угольями, освещая его лицо багровым, и черные дыры казались там,
где были его глаза.  Что говорить в следующий раз, я уже не знал. Мысли мои
бегали, как муравьи в горящем муравейнике.
     - Но если б ты знал, о чем я думаю!.. - воскликнул он в отчаянии.- Мои
мысли, они убивают меня! Существо с душой не может так думать. Даже сущест-
во без души не имеет права держать внутри такое, когда рядом друзья и впе-
реди - золотой ручей!  Зачем я это говорю, Ди? Идите дальше одни. Я срыва-
юсь. Нет-нет, со мною кончено,- повторил он, качая головой, уже куда как
спокойнее.- Ты и Хельга. Я завидую Хуану. На зависть я еще вполне способен.
Головешки ведь внутри.  Я ненавижу то, что должен найти. Я ничего не найду.
Идите одни,- сказал он совсем спокойно.- Моя рожа вам скоро надоест.  Ви-
дишь, я поднимаю руки вверх.  В моей сумке вы найдете карты и компас.  А я
еще хлебну - и с утра назад.
     Он застыл, похожий на каменного льва в опадающем зареве углей.  Я
сглотнул. И заговорил сам.  Слышали ли вы когда-нибудь тот душеспасительный
бред, что несет зубной врач, склоняясь над задыхающимся от ужаса пациентом?
Вряд ли вы помните хоть слово из того, что вам говорили в таких случаях. А
если вы зубной врач, то и подавно не станете такое вспоминать.  Я говорил
минут пять.  Маркус слушал, не перебивая, но в его глазах я читал одну лишь
застывшую мысль вперемешку с мольбой.  Я должен был его отпустить.  Вести
надо мне, а не ему.  Все остальное - профанация. Он сокрушенно кивал голо-
вой: да, да. Он отчаянно не хотел передумывать.
     - Видишь, ты боишься,- говорил я, сжимая зубы, чтобы они не стучали от
холода.- Маркус, я люблю тебя (что за чушь!). Ей-богу, мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО
пошли вместе. Мы найдем в Карелии золото; и тогда ты спасешь любого. Ей-бо-
гу, я не прощу тебе, если ты сбежишь. Никто не пройдет там, где не пройдешь
ты.
     - Хорошо,- сказал он, криво улыбаясь. Ни во что-то он не пытался вни-
кать. По глазам я понял, что сейчас предстоит самая отчаянная попытка.- Хо-
чешь услышать, что я о тебе думаю? Вот прямо сейчас. Начнем с...
     - Хватит!  - промолвил я.- Я устал и хочу спать.  За мысли не судят.

                                - 38 -

Закрой-ка рот и дай себе труд подумать вот над чем,- я говорил все уверен-
ней; передо мной постепенно вырисовывалось то, о чем я хотел бы ему ска-
зать.- С тобой так бывало: думаешь о чем-то, и вдруг - как стена? Пытаешься
представить себя в мире, или что от тебя останется, когда все остынет, а
потом бах!  и как будто кто-то опять отталкивает тебя назад, мягко так от-
талкивает. Вспоминаешь? (он рассеянно кивнул) А тебе не кажется, что это ты
сам?  Что нужно не дать себе толкать себя назад?  Я читал, что так тело не
дает душе погибнуть, заглянув в глаза Бога.  Но ведь у тебя нет души, Мар-
кус. Так с чего же у тебя такой кавардак?
     Маркус не отвечал; взгляд его напряженно остановился на какой-то цент-
ральной точке костра, где пламя желтого цвета и самое горячее.
     - ...Она должна погибнуть, - медленно повторил он, потирая пальцем ви-
сок.- Лишь один эксперимент дает право говорить "я знаю":  так почему бы не
проверить именно это?
     Я ждал. Я мог ждать очень долго.
     - Да,- сказал он.
     - Кто твой главный враг?
     - Я,- как тень, прошептал Маркус.
     - А кто твой главный друг?
     - Я,- повторил он через силу.
     - И кто поднимет руки последним?
     Я затаил дыхание. Этой ловушке научила меня Хельга: "я", сказанное три
раза, становится для сказавшего заклинанием силы.  Маркус усмехнулся.  Он
перегнулся через костер и коснулся моей руки: жест грубый и нежный.
     - Ну, уж это я сделаю в последнюю очередь,- сказал он.  И добавил
грустно.- И это страшно, если вдуматься.

     Однажды засев в его неправильной голове, мысль свербила и свербила Ма-
ркуса, пока не получала выход.  Он сбежал бы, не моргнув; он не сбежал.
Проснувшись утром первым, я с екнувшим сердцем бросился к костру.  Маркус
был тут, он спал, в своем разноцветном спальнике до смешного похожий на тюк
с тряпичным барахлом, забытый кем-то под сосной. Я попинал его здесь и там,
прикинув, где у него голова. Маркус продрал глаз и увидел утро.
     - Вот ведь,- сказал он хрипло.- А голова боли-ит...
     - Выбрось ее в болото,- сказал я хмуро.
     - Брошу, Ди,- сказал он, потягиваясь.
     Хельга была свеженькая, и уж за нее-то, по крайней мере, я мог порадо-
ваться с совершенно чистой душой.

                                - 39 -

     - Говорила во сне? - спросила она, расчесываясь. Я кивнул. Она пытливо
взглянула на меня через зеркало, но Маркус уже сворачивал карту, пометив
место нашей стоянки. Он сказал, что еще до темноты следует свернуть с доро-
ги, и тогда - если ничего не случится - мы пересечем неглубокий бор и ока-
жемся прямо на ручье.
     - Готов спорить, ты знал это еще вчера,- сказал я ободряюще. Маркус не
ответил.
     Не мешкая, мы отправились в дорогу. Все молчали, обдумывая услышанное.
Мы несли с собой все необходимое для промывки золота.  Жить у ручья Маркус
предлагал на лесном - грибы, ягоды, рыба.  Маркус не особенно беспокоился
насчет еды, и я его понимал.  Правда, он и никогда не заботился о том, что
он будет есть.  Запасу кофе, который взяла Хельга, должно было хватить до
холодов... Если, конечно, не случится тяжелых раздумий, уточнял Маркус.
Странно, близость деревень совсем не ощущалась: ни разу мы не услышали жуж-
жание бензопилы, и не было коровьих лепешек, или следов трактора, или хотя
бы раздавленного окурка на дне заросшей колеи; и ни одного спиленного пня -
и все это было как-то странно. Когда я спросил Маркуса, кто, по его мнению,
прокладывал эту дорогу, он пожал плечами.
     - Люди, наверное,- сказал он.
     Потихоньку начинало смеркаться. Маркус взволнованно поглядывал по сто-
ронам и вскоре объявил, что пора сворачивать. Мы простились с дорогой, про-
ложенной людьми, и двинулись лесом. Вскоре впереди засветлело что-то широ-
кое; Маркус сказал, что это и есть бор.  Втайне-то он, конечно, надеялся,
что это уже озеро, из которого вытекает ручей.  Мы вышли на опушку и тут
же открыли глаза:  никакой это оказался не бор.  Там, где на карте Маркуса
был обозначен лес, расстилалось болото. Над неровной моховой подстилкой ко-
рявились редкие деревья всех сортов. На болоте было пусто. В этот час стоя-
ла тишь, и дальний его конец скрадывала первая темнота.  Болото замерло; я
их никогда не любил. Хельга зябко передернула плечами.
     - На сколько, по-твоему, оно тянется? - спросил я Маркуса; тот крутил
карту то так, то этак, но все приметы совпадали.
     - Не знаю!  Если начать переходить прямо сейчас, то, наверное, до пол-
ной темноты...
     Хельга издала неопределенный звук.  Она стиснула мою руку, и я почувс-
твовал, что она трусит.
     - Не бойся,- пробормотал я.- Допуки плыне, Полска не загыне.
     - Что?
     - Не смотри в воду и ступай след в след.

                                - 40 -

     Где-то с неприличным звуком вышел болотный газ.  Мы выломали в лесу
длинные жердины и двинулись в болото в следующем порядке:  я шел впереди,
следом ступала Хельга; я, хоть убей, не мог доверить Маркусу идти первым.
Под кочками хрюкало и булькало, коряги волновались; красивые заморочные
цветы показывались то справа, то слева, отвлекая глаза.  Я оглянулся, но
Хельга шагала, сжав губы, и мои следы еще не успевали наполниться водой,
как она уже ступала прямо в них. Вскоре мы оказались в самой середине мшис-
той проплешины, здесь кончились последние корявые деревца и началась насто-
ящая карельская топь.  Шест уходил все глубже, но тропинка не пропадала.
Всякий раз, находя неопределенную глубину впереди себя, я знал, что надо
потыкать внимательнее где-нибудь в стороне, и твердь найдется.
     - Кто-нибудь следит за направлением?  - спросил я назад; Хельга замеш-
калась с ответом, и я испуганно обернулся. Но все было нормально. Следом за
Хельгой тащился настоящий болотный дед, весь в грязи и в следах от падений.
По его волосам текла слизь, а на конце шеста болтался какой-то моховой об-
рывок.
     - Двигай, двигай!  - заорал он, размахивая рукой с компасом:  во все
стороны полетели брызги. Неподалеку сорвалась и захлопала крыльями болотная
птица. Хельга громко вздрогнула.
     По крайней мере, дальше не было предательской травки, и все места выг-
лядели одинаково опасными. Развороченный, влажно пахнущий торф алмазно поб-
лескивал и леденил ноги. Солнце касалось верхушек леса за нашими спинами, и
вечер стоял чудный, тихий и прозрачный: мы слышали, как где-то вдали пере-
говариваются соловьи.  Мхи, сдвигаясь, скрадывали пройденный нами путь, и
спустя некоторое время я снова спросил, что с направлением.  Маркус, поду-
мав, ответил, что надо бы взять севернее. Вскоре мы провалились, пошли по
пояс в болоте и идти сразу стало жутко.
     - Ты по-прежнему так думаешь? - поинтересовался я. Маркус неопределен-
но развел руками. Я зажег переданный Хельгой фонарь и пошел медленнее. Ког-
да совсем стемнело, что-то на глубине зацепилось мне за ногу, и фонарь ка-
нул в грязи, тут же потухнув. На нас немедленно обрушилась кромешная темно-
та. Содрогаясь, я погрузил обе руки в леденящую жижу, но ничего там не на-
щупывалось, кроме омерзения.
     - Ты утопил фонарь? - спросила Хельга с тревогой.
     - Ну, что-то вроде того,- ответил я уклончиво.- Передай-ка мне компас.
     Внезапно она закричала. Маркус поскользнулся и охнул с головой. Я дер-
нулся к Хельге и схватил ее за плечи.  Она стучала зубами, всхлипывая самым
постыдным образом. Я попытался вытереть грязь с ее лица и лишь размазал.

                                - 41 -

     - Ну, что?.. что? миленький, что случилось?
     Вместо ответа она поднесла дрожащую руку к лицу и я вздрогнул:  что-то
черное, и, как мне показалось с перепугу, омерзительно большое, болталось
на тыльной стороне ладони.  Я похолодел, представив себе наши ноги в болот-
ной жиже. Мы же не готовились к такому переходу.
     - Вытащи у меня из рюкзака нож,- сказал я, сжав зубы,- и не реви. Пь-
явка - это всего-лишь противно.
     - Но такая большая! - всхлипнула она.
     - Это ты - маленькая,- сказал я, и что-то шепнул ей на ухо. Она затих-
ла, уткнувшись лицом мне в грудь. Я взял нож и стал осторожно отделять бо-
лотную тварь.  И тогда пьявка завопила.  Я не шучу.  Я не никогда не слышал
ничего страшнее.  Тварь плакала и кричала голосом Хельги.  В тот миг, когда
она затрепетала у меня в руке, действительно огромная и истекающая кровью,
я сам был готов заплакать от страха и омерзения; я отбросил это в воняющую
топь, и грязь, чавкнув, поглотила извивающееся тело.
     - Спирт, Ди! - прохрипел Маркус. Я взял у него осклизлую фляжку с по-
добием водки (чистая сивуха, он купил ее на станции) и плеснул немного на
круглую ранку.  Хельга встрепенулась у меня в руках, холодящая боль привела
ее в чувство.
     - Глотни немного,- посоветовал я.- Гадость, конечно.  Вермут мы потом
купим.
     Мы по очереди отпили водки и приободрились, но, взявшись за шест, я с
ужасом понял, что мы, потоптавшись на месте, совершенно забыли о направле-
нии.  Солнце давно село; лес не высматривался. Тогда я стал искать компас.
Компаса не было.  Я выронил его, когда отбросил пьявку; а впрочем, какая
разница - вряд ли у Маркуса был еще один.  Я начал было обдумывать роковую
весть, как вдруг Маркус произнес:
     - Знаешь, Ди, здесь еще одна. Наловить их, что ли?
     Хельга засмеялась и смеялась не переставая, пока я не добрался до нее
и не залепил ей ладонью рот.  Маркус срезал свою гадину, и она защебетала
соловьем. Обрадовавшись, хляби утробно загукали.
     - Пьявка-соловей,- объяснил Маркус, кидая труп в трясину.- Ты знаешь,
тут даже интересно.
     Тяжело вздохнув, я открыл рот, как вдруг Хельга перестала смеяться и
указала куда-то за мою спину. Мне очень не хотелось опять оборачиваться.
     - Что там? - спросил я Хельгу.
     - Огонь.
     Вдали, в кромешной черноте топей, одиноко маячил огонь.  Не болотный

                                - 42 -

огонек; нет, это было настоящее пламя, оно даже отражалось в воде, и над
ним колыхалось слабое зарево живого тепла. Словом, там горел чей-то костер.
Мы ни разу не встречали людей в этой глуши, и во мне на мгновенье всколых-
нулось чувство, заставившее меня фыркнуть:  кто-то раньше нас добрался до
золотого ручья, придется делиться, а то и воевать.
     - Что ты смеешься? - спросил Маркус мрачно.- Сатана жжет торф и поджи-
дает гостей. Вперед!
     К счастью, впереди оказалось вполне проходимо. Не раз и не два болото
поднималось выше прежнего, стискивая грудь и леденя душу, но теперь мы уве-
ренней находили путь из ямы и, выбравшись, всякий раз видели огонь все бли-
же. Вскоре под ногами стало твердеть, появились надежные кочки и деревца, а
болото перестало гукать и стало пузыриться. Но мы прощупывали путь шестами,
пока тропинка не стала окончательно сухой - лесная дорожка, ведущая в гору.
Болото поющих пьявок кончилось.  Шесты полетели в бруснику.  Тут и костер
мелькнул совсем близко, а потом деревья расступились, и мы, все в болотной
жиже с ног до головы, ступили в дрожащий круг света. И разом остановились,
как вкопанные.
     У костра расположились Рик и Мария. Неподалеку виднелась маленькая па-
латка, а между деревьев белели какие-то сушащиеся тряпки.  Мария задумчиво
следила за прекрасным белым чайником, висящим над костром, а Ричард вырезал
из дерева фигурку.  Увидев нас, они разом встали, оба - в черных джинсах и
широких белых свитерах, как в тот неяркий осенний день, когда Маркус впер-
вые был святым отцом. Ее волосы отливали золотом, а Риккины - вороном.
     - Ди, Маркус, Хельга!
     - Мария, Рикки!
     Маркус уже тащил через голову балахон.
     - Извините, ребята,- объяснил он,- но пьявки.
     Мы разделись и бросились отдирать пьявок.  Их оказалось не так уж и
много, но какие же они были крупные!  Смеющаяся, кашляющая, скрипящая га-
дость летела в костер; иные говорили голосами знакомых актеров, но слов бы-
ло не разобрать.  Погибая, они лопались и пахли лавандовым маслом. Рик за-
думчиво смотрел на очищение, шевеля черничными губами. Мария принесла сухую
одежду; мы переоделись, развесив свое белье между деревьями, а она уже
раскладывала по мискам что-то пахнущее и горячее. Мы съели все без остатка:
непонятно на вкус и цвет, горячо, но вкусно.
     - Что это? - спросила Хельга с набитым ртом.
     - Пища,- отвечала Мэри, глядя приветливо и слегка устало. После ходьбы
в грязи все ломило и ноги были тяжелыми.  Маркус отставил свою миску и с

                                - 43 -

волнением закурил, устроившись боком к жаркому костру.
     - Рикки,- начал он,- вы все-таки решились! Вы уже видели ручей?
     Они разом переглянулись.
     - Да,- сказал Рик.- Красивый ручей.
     - Что я говорил! - ухмыльнулся Маркус.- Ну, а добывать пробовали?
     Рик покачал головой.
     - Ни черта там нет,- сказал он.- Торф и песок. Ну, еще гранитная крош-
ка. Обычный ручей.
     Маркус засмеялся и махнул рукой:
     - А глубина разработки? А разброс? Шурфы, опять же. Все не так просто,
ребята! Завтра мы наметим план работ, и дело пойдет. Знаешь, Рик, я все об-
думал. Какая радость, что мы вас встретили! Как жаль, что без Хью.
     И опять они переглянулись!..
     - Хуан в городе,- сказала Мария.- Он зовет всех на дачу; кстати, и вас
тоже, вас в особенности!  Мы с Рикки специально задержались.  Знали, что вы
здесь пройдете. Завтра можно и сворачиваться, да, Рик?
     - Ага,- сказал Рик.- Давайте, ребята; вспомните, прошлый год: золото
осени, яблоки, удочка... керосинка, крыльцо, ночь. Все вместе.
     Маркус медленно обвел их недоуменным взглядом. Его дыхание потяжелело.
     - Да вы сбрендили, ребята! - сказал он, наконец.- Мы никуда отсюда не
тронемся. Правда, Ди? Хельга?
     Он с надеждою взглянул на перепачканное лицо Хельги; она отвернулась
ко мне.  Она так и не стерла грязь, размазанную по щекам, а на правой алел
недавний укус слепня; подбородок весь в черничных разводах. Мы были в доро-
ге две недели.  Оказалось, было достаточно всего двух недель, чтобы начисто
выветрить все городские воспоминания.
     - Он сказал "они вас не послушают",- доносился до меня голос Рика.  Я
думал о холодах:  когда они придут, мы, конечно, свернем лагерь, но ведь
сперва будет просто холодно, они же не сразу наступят.  Хуже окажется дру-
гое:  мы будем искать, ничего не находя, и поначалу нам будет казаться, что
в следующий раз-то он и блеснет, заветный песок, а потом - научимся прятать
разочарование за пустым разговором.  По вечерам придется быть с Маркусом и
вести с ним душеспасительные беседы.  Гораздо легче надрываться, не теряя
надежды, чем делать вид, что работаешь, перестав надеяться. Я не верил в
золото?  Да, я не верил в золото. Все это пронеслось и как-то скомкалось; я
понял, что Хельга опять спасет меня, а я, если повезет, ее. Я посмотрел на
Маркуса: тот уже сидел, опасно глядя на Рика.
     - А я ответил ему:  что ж, мы разыщем их, мы верим - они доберутся до

                                - 44 -

ручья, ты же знаешь Маркуса!  Господи, как я рад вас видеть!.. Ей-богу,
здесь прекрасное место.  Такие зори!  Хуан сказал, что не обидится, если мы
опоздаем на денек-другой. Кстати: он глинтвейн сделает.
     - Хуан умеет делать глинтвейн?  - недоверчиво спросил я, глянув на
Хельгу: вот она-то умела.
     - А чего тут уметь! - усмехнулся Рик.- Берется...
     - Подожди,- перебила его Мария.- Они ведь, наверное, спать хотят.
Завтра в обход этого болота... Правда, там красиво.
     - Там карьер! - оживился Рик.- Там экскаватор ржавый стоит!
     - Рикки,- сказал Маркус.- Ричард... Вы пойдете одни. Вы не так искали.
Мы останемся и найдем. По крайней мере, я остаюсь.
     - Не прибедняйся,- сказал я.  Рик и Мария в один голос вздохнули. Раз-
говор начал зацикливаться.
     - Маркус,- сказал Рик.- Мы всегда все делали вместе. Нам вместе давали
по морде. Мы делились последней сигаретой,- Маркус старательно кивал, глядя
ему в глаза.- Кафе в университете.  Ты знаешь, я верю - ты прав.  Прав! Но
давай уйдем вместе.  Я давно хотел с тобой поговорить. Заклинаю тебя нашими
кухнями, Витебским вокзалом, ну... ну всем! Жизнь ведь не заканчивается,
когда заканчивается компания.
     Меня охватил ужас.  Рик был лучшим; и я это знал, и Маркус это знал.
Рик придумал Спасение.  Рик доказал его своей жизнью. Пароход, затонувший с
бесценным грузом.  Мы могли лишь догадываться. Сколько раз мы говорили друг
другу:  давай тихонечко напоим старину Рикки, и тогда он всплывет, тогда он
СКАЖЕТ. А заодно и воскресим те времена, когда он мог сказать нам все, и мы
его могли спросить обо всем.
     Теперь он предлагал это совершенно запросто.  Маркус не отвечал. О да,
им было что сказать друг другу.
     - Почему ты не хочешь, чтобы я что-то нашел? - наконец, вымолвил он.
     - Потому что знаю:  для тебя это верная смерть. Всякий раз, находя, ты
будешь замечать, что это... не совсем то.
     - Золото не может быть "не совсем то",- буркнула Хельга.  Рик взглянул
на нее и добавил:
     - Вдобавок, Маркус, ты окончательно запутался в своих желаниях.
     Я впервые увидел, как Маркус побелел. От бешенства, от боли, от стра-
ха?.. от чего?
     - Не-ет,- сказал он сквозь зубы.- Вера моя крепка. Смотри!
     Над костром повис общий вздох: Маркус медленно протянул руку - прямо в
огонь - и, вытащив, поднес ее к лицу Ричарда. Мария вскрикнула. На ладони

                                - 45 -

лежали два здоровенных, драгоценных угля.  Каждый был как маленькая преис-
подняя. Мы, смотрели, завороженные, как они тлеют, то пригасая, то разгора-
ясь. По лицу Маркуса хлынули слезы, промывая дорожки в грязевой маске.
     - Маркус!  - это крикнула Хельга. Она бросилась к нему и сбросила угли
на землю, хватая их голыми руками.  В тот же миг все смешалось, столбом
взвилась зола и огонь... мы отпрянули в разные стороны, кашляя от навалив-
шегося дыма; ручаюсь: кто-то захохотал. А потом все это осело, тяжело уда-
рившись о землю, втянулось в нее, как в песчанную воронку, и... на поляне
стало тихо. Не было ни костра, ни углей, ни палатки.
     - Эй!..- позвала Хельга. Никто не ответил. Маркус поднялся, шатаясь, и
уставился на нас мокрыми глазами. И вдруг указал вперед.
     Ночь вышла с полной луной.  Сидя у яркого огня, мы не могли это уви-
деть. Там все было залито мертвым и прекрасным светом, все там было печаль-
но... и волшебно.  Там ухнул филин.  Там, где деревья расступались, что-то
мерцало, что-то двигалось, горбясь в журчащем водопадике, и его неумолчный
говор рождал изумительную тишину - чистую, сродни его воде. Это был золото-
носный ручей Маркуса.

     Глава IV
     ----------------------------------------------------------------------

     Маркус сказал "спаси... бо" и лишился чувств. С помощью Хельги я взва-
лил его на плечи, и подивился, какой он легенький. Мы быстро спустились с
нехорошей поляны и пошли вдоль ручья, высматривая место для стоянки. Вскоре
ручей наполнил заводь, и деревья раздались в разные стороны; здесь стояли
рослые и темные ели, а ручей рокотал тише, глушась мохнатой стеной, и луна
светила ярко, но не пронзительно.
     - Здесь,- решила Хельга. Мы уложили беднягу на еловый лапник и Хельга,
порывшись в своей аптечке, вытащила нужную мазь и принялась за лечение.
     - Принеси воды,- сказала она.- Знаешь, она для него, наверное, лучшее
лекарство.
     Маркус застонал и его руки болезненно сжались.  Я вздохнул и принялся
ставить палатки.

     Итак, мы добрались до ручья, вычисленного гениальным Маркусом еще в
городе. При свете дня ручей оказался прекраснее, чем представился нам
ночью. Он был широким - шагов пять, и глубины в нем намерялось по пояс. Ло-
же - песчанное в спокойных местах - светилось негромким янтарным светом, и
каждый камень казался интересным; потом они обсыхали и мы бросали их обрат-
но в поток. Водопады и водопадики находились то тут, то там: где-нибудь ру-
чей сужался, дробясь в череде остроконечных валунов, осененных папоротника-
ми, а где-нибудь становился широким, мелким и шелестящим; в таких местах
дно было галечным, а вода - вкуснее всего. Ох, та вода! В ней был привкус;
никто из нас не смог определить, что это такое, и мы общелкались пальцами,
подбирая слова поточнее. Обидно было думать, что это селен или теллур. Мар-
кус сказал, что химические реакции могли бы это показать, но сам никаких
реакций проводить не собирался.  На закате нам казалось, что ручей - пряди
золотоволосой женщины, распустившей волосы в потоке, а в темноте он был се-
ребром. Взятая из него ночью, вода пугала: я видел такое только на юге, где
вода фосфоресцирует сама; но то морская вода.
     А однажды Маркус наткнулся на свою кирку и досадливо хлопнул себя по
лбу.  На следующий день он прошел сто шагов по ручью и всюду расставлял не-
понятные флажки. Мы с Хельгой ходили следом, но он рявкал, если мы пытались
мешать.  Рука его зажила быстро и без воспалений; остался лишь шрам через
всю ладонь. Шрам, пересекший линию судьбы, линию жизни и линию любви. Когда
Хельга сказала об этом Маркусу, тот невесело покачал головой и сказал:

                                - 47 -

     - Значит, скоро умру. Но киркой-то я еще помахаю.
     И началась работа.  Первый таз Маркус промывал собственоручно. Мы, за-
таив дыхание, склонились над его плечом.  В песке не оказалось ничего; ка-
кой-то странный осадок, но уж всяко не золото. Маркус остался даже доволен.
     - Берите из-под флажков,- сказал он, собирая осадок в кулечек.
     Мы брали из-под флажков.  То, что мы ничего не находили, ничуть не
расстраивало. Сам вид крутящейся и размываемой в тазу земли был убедителен;
что-то мы делали правильно, раз возникало такое ощущение.  Да и погоды в
этой глуши стояли отличные, прямо осенние. Это был настоящий август, месяц
смерти; лето еще не кончилось, но с дерева нет-нет, да и слетал подозри-
тельно багряный лист - как бабочка с порванными крыльями. Маркус размахивал
то киркой, то лопатой.  Мы же сидели рядышком и грезили, а ручей плел нам
свои журчащие россказни.
     Конечно, там полно было дурашливых планов, и все мечты осенялись золо-
тым блеском. Все-таки мы были золотоискателями.
     - Очень все-таки странно,- рассуждала Хельга, крутя свою землю.- У нас
будет мешок золотого песку и полный рюкзак самородков.  Что мы сделаем из
этого золота?
     - Статую Маркуса. В натуральный размер.
     - Он обидится, Ди. Лучше тогда уж всех нас.
     - Ну, а куда девать остаток?
     - Наделаем всяких красивых штучек.  У тебя, конечно, сразу не получит-
ся, но потом ты научишься и станешь делать их вполне сносно.
     - Что бы ты хотела?
     - А ты?
     - Ну, можно было бы сделать два кольца,- ляпнул я наугад.
     - Как-кие два кольца? - спросила она, подозрительно прищурившись.
     - Хорошо: пусть это будут перстни. Два огромных перстня с камнями.
     - Мне не нравятся огромные,- заметила Хельга.- Они меня на дно утянут.
     - У тебя будет изящный, маленький.
     - Спасибо. А какой будет камень?
     - Драгоценный, Хельга!
     Она заулыбалась, глядя в журчащую стремнинку. Я заглянул в ее землю.
     - Что, ничего?
     - Ничего.
     Наступал сентябрь.
     Маркус вышел из палатки, держа раскрытую книгу. Стоял последний жаркий
день осени. Мы с Хельгой промывали землю из-под последнего флажка и облива-

                                - 48 -

лись потом; появление Маркуса было встречено без энтузиазма.
     - Вот послушайте,- начал он, заглядывая в книгу.- "Не собирайте себе
сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и кра-
дут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют
и где воры не подкопывают и не крадут; ибо, где сокровище ваше, там будет и
сердце ваше." Ну?
     - Помог бы лучше золото промывать, "ну",- ответил я.
     - Злато! - страшным голосом произнес Маркус.- Мы ведь договорились: не
"золото", но "злато".
     Да, мы договаривались.
     - Ну, и где твое сердце? - невесело осведомилась Хельга.
     - Здесь,- сказал Маркус.- А где ваше?
     Да, наши тоже были здесь.  Но мы уже избегали заглядывать друг другу в
глаза. Словно извиняясь за неудачные поиски, а может - издеваясь над нами,
ручей радовал все новыми и новыми откровениями.  Ясным сентябрьским утром я
выходил из палатки в час тишины - и понимал, что никогда еще не видел его
таким. Маркус неутомимо рыскал по холмам, ставя свои флажки, а потом копал,
носил землю, промывал, снова набирал; к началу октября все окрестные склоны
были изрыты маленькими и большими ямками. Хельга сломала лопату. Ночью сто-
ило закрыть глаза - и мы видели крутящуюся в тазу землю; вновь и вновь воз-
никало дразнящее предчувствие, и в некоторых снах золото вдруг находилось.
     Девятого октября на прииске началось восстание.
     - Маркус,- сказал я, касаясь его плеча. Он молча указал на место рядом
с собой.  Маркус курил беломорину и гулял циркулем по истыканной карте.
Кое-где она уже расходилась по швам.
     - Маркус,- повторил я мягко, садясь на раскладушку,- Маркус, надо сво-
рачиваться. Хельга кашляет.
     Он поднял на меня глаза и я в который раз спросил себя, как мне при-
выкнуть к такому взгляду - или, может быть, самому отрастить такой, и на
прииске станет одним безумцем больше?..
     - Да,- сказал он.
     - Маркус, мы сделали все, что могли,- начал я. "Я бы и сама с ним по-
говорила", объясняла мне Хельга, "но ты же видишь - он мучается из-за всего
сразу. Тебе лучше знать, что у него в голове."- Маркус, этот ручей уже сам
по себе золото...
     Маркус невесело усмехнулся.
     - Да, да,- сказал он, глядя в сторону.- Все это понятно. Хельга кашля-
ет. Скоро начнутся настоящие холода.

                                - 49 -

     - Пойми,- добавил я, стараясь не встречаться с ним взглядом,- я и тебя
здесь не оставлю.
     - Да, да... я понимаю. Все втроем и уйдем. Конечно, я здесь не оста-
нусь.
     Что-то новое, какое-то раздражение появилось в его голосе. Он мог си-
деть здесь до снега, мы оба это знали.  Сидеть до снега и все глубже заго-
нять себя в свою золотую бутылку. Он перестал бриться и оброс рыжеватой бо-
родой.  Это была кошмарная борода:  иногда она мне снилась, и я чувствовал,
что схожу с ума.  Мысль об обратном пути была невыносимой. Но задерживаться
более я не мог и не хотел отдавать Маркуса на растерзание его бесам; с каж-
дым днем они становились сильнее.
     - Хорошо, Ди,- сказал он покорно, и с тоской добавил.- Еще три дня,
ладно? И сразу же в обратный путь.
     Я проглотил горячий комок и сказал "да". Я не мог пожелать себе худшей
участи: видеть, как Маркус поднимает руки.
     - Должен быть знак, Ди,- кивнул он.- Нужно искать жилу.
     На следующее утро я заметил пустую бутылку, торчащую из кустов позади
Маркусовой палатки.  Маркус вышел помятый, за завтраком шевелил губами, а
потом, не помыв миску, похватал свои флажки и ускакал в лес. Мы прибрали и
целый день работали как одержимые.
     - Мы дураки с тобой, Ди,- призналась Хельга.- Надо было купить хотя бы
один самородок.
     Второй день кончился так же, как и первый. Маркус избегал на нас смот-
реть и сразу же после ужина завалился спать. Я проклинал собственную беспо-
мощность.

     В глазах Маркуса дрожал беспощадный и голодный огонь близкого срыва,
когда мы холодным утром последнего дня выходили в лес набирать землю.  День
тот пролетел, как поезд. Я посмотрел на часы и вздохнул; последний таз был
вылит под сосну, и я крикнул Хельге, что пора сворачиваться. Начинало тем-
неть.  Обреченный, я пошел к костру. Хельга бесшумной тенью сновала по сто-
янке, собирая последний ужин. Маркус сидел у огня. Я остановился в двух ша-
гах.
     - Да, да,- услышал я его бормотание.- Завтра... обратно... да, да. Но
знак! Или его не было? Или я опять не увидел?..
     Я шагнул, треща веткой. Он поднял голову.
     - Не может быть ошибки,- сказал он с вызовом.
     - Может,- сказал я. Хельга вздохнула, проходя мимо.- Твоя ошибка, Мар-

                                - 50 -

кус. Где-то ты промахнулся в своих чертежах. Написал лишний ноль. Отвлекся.
Золотая жила в два с половиной дюйма - это ведь иголка в стоге сена, Мар-
кус!  Было бы странно, если б ты не ошибся, верно?  Мы приедем в город и
вместе проверим все расчеты.  Придется еще раз написать в Академию Наук.
Пусть они вышлют нормальную карту Карелии. На следующий год я снова поеду с
тобой. Ты мне веришь?
     Он вздохнул, он провел пальцем по шраму на своей ладони.
     - Он был прав. Все были правы, кроме меня.
     Хельга поставила перед ним его тарелку и дала ложку и сухарь.
     - Жаль,- сказал Маркус. Хельга уселась рядом со мной и стала смотреть,
как он ест.
     - Мы пойдем с тобой в следующий раз, Маркус,- сказала она.
     - Пустое,- махнул он рукой,- я никуда не пойду.
     - Ну, значит я пойду,- сказала она упрямо,- и нас снова будет трое.
     - Трое,- повторил он с горечью.- Хорошо, ребята... хорошо.
     Он принялся неряшливо есть, откусывая от сухаря.  Ручей плескался и
журчал. Мне захотелось свалить в него весь наш мусор, бросить обожженные
консервные банки и полиэтиленовые пакеты.  Я взглянул в золотую воду и даже
подскочил от неожиданности. Какая-то рыба плескалась в воде у берега, свер-
кая пестрым боком, похожим на монисту.  Какое-то мгновенье я никак не мог
вспомнить, как она называется, но потом пришло - лосось! Рыба, которая уме-
ет взбираться на водопады!
     - Смотри-ка, лосось!
     Маркус вскочил на ноги, опрокинув миску с кашей.
     - Лосось, Ди? - хрипло спросил он.- Нет... Это не рыба!
     Словно разоблаченный, лосось вильнулся и неспешно поплыл вдоль берега.
Маркус крикнул. Мы догнали зверя у первой запруды, он метался вдоль камней,
блеща неожиданными и чистыми цветами.  Потом он извернулся и выпрыгнул из
воды; приземлившись по ту сторону порога, он поднял тучу брызг - красное,
голубое, зеленое! - и устремился прочь. Маркус не раздумывал. Мы бросились
по тропинке вдоль берега, мимо флажков, оступаясь и перепрыгивая через не-
засыпанные ямы.  Разноцветное сверкание маячило в ручье впереди, лосось шел
по течению - не слишком быстро, но и не медленно. Ручей обрушивался в водо-
пады, разливался по галечному ложу... места, где мы тысячу раз проходили,
возвращаясь после дня промывки, или же места, не виденные ни разу - все
мелькало, все неслось, не успевая быть осмысленным. Иногда мы бежали прямо
по воде - поднимая брызги, целуя в падении воду, вытаскивая друг друга за
руку, карабкаясь по скользким берегам, и всякий раз видели впереди выжидаю-

                                - 51 -

щий блеск холодных глаз и кривую ухмылку драгоценной рыбы.  Склон начал
спускаться, ручей перепрыгивал через коряги и протачивал свой ход сквозь
валуны; здесь было сыро, тенисто, и земля сочилась родниками. Ноги уже сами
несли нас вниз, вниз, вниз, навстречу чему-то темному, встававшему стеной:
ели!
     Ручей нырнул в затхлый сумрак; лосось был где-то впереди.  Мы ни разу
сюда не забредали. Маркус закрыл глаза рукой и ринулся в заросли. Ели коло-
лись и пинали нас корнями, труха сыпалась отовсюду и паутины опускались на
лицо, ослепляя и сбивая с толку. Земля под елями была обнажена, и какие-то
бледные ростки одиноко торчали из-под узловатых корней.  Хельга бежала сле-
дом, не отставая ни на шаг. Я споткнулся о корень и ударился лбом в ствол -
в голове зазвенело.
     - Он там, поспешим! - услышал я голос Маркуса.
     Когда ели кончились, мы увидели самый большой водопад из виденных нами
на этом ручье. Склон круто уходил к воде, скапливаясь в моховых ступенях, а
на его пути там и тут вставали огромные камни.  Ручей журчал в чаше водопа-
да, и наш лосось был там. Когда мы спустились, он шевельнул хвостом и мед-
ленно поплыл по почти прямой протоке, выходящей на простор огромного озера.
Мы с размаху выбежали на берег - и сразу остановились.
     Неподвижная вода стояла зеркалом, отражая гигантские утесы противопо-
ложного берега: все было налито тяжестью, все висело, подвешенное между не-
бесами цвета стали, а утесы казались подножиями, каменной тканью, увенчан-
ной какими-то невиданными деревьями.  В памяти всплыло полузабытое слово -
"секвойи". Другие деревья были сосны - прекрасные и ровные, как свечи, заж-
женные на базальтовом алтаре.  Мы не сказали ни слова, мгновенно наказанные
молчанием - запыхавшиеся, развеселившиеся старатели, выбежавшие из вечерею-
щего леса. Здесь не нуждались ни в чьем присутствии. Зыбкое и стылое, тяну-
лось время. Мы стояли и созерцали; Хельга первая нарушила оцепенение и сде-
лала маленький, кощунственный шаг к застывшей кромке воды. У меня защемило
сердце. Рыжеволосая повернулась - уже у самой воды - и огонь ее волос осле-
пил меня, а глаза показались двумя зелеными камешками, только что вытащен-
ными из воды.  Маркус тихо вздохнул. Я повернулся к нему и встретился с си-
яющими глазами страхолюдины.
     - Вода ледяная,- позвала нас Хельга.  Она сидела на корточках и с ее
пальцев и губ капало текучее серебро.- Смотри, Ди,- сказала она, поднося
мне сложенные лодочкой ладони. Казалось, в них ничего нет. Я напился, прис-
лушиваясь к своим ощущениям.  Но внутри стояла тишина, а вода... да вода ли
это была?

                                - 52 -

     У берега я увидел что-то темное и длинное. Я не мог вспомнить, как это
зовется, я подумал, что это, должно быть, большая лодка; но это была
б а р к а.
     - Не будем терять времени,- напомнил Маркус.  Мы подали Хельге руки и
помогли взойти на барку.  Суденышко слабо качнулось:  утесы всколыхнулись,
волны побежали и разбежались, и не стало их. На барке пахло смолой, немного
- рыбой и еще каким-то неуловимым ароматом, легким и радостным. Когда суде-
нышко закачалось, большая чайка, что сидела на носу, открыла желтые глаза и
спросила:
     - Будете кататься?
     - Будем,- ответили мы.
     - Не забудьте вернуть назад.
     Мы покивали, немного сбитые с толку.
     - Так не забудьте,- повторила она. Голос у нее был неприятный, скрипу-
чий, а глаза - пронзительные, но красивые, цветом схожие с медом.
     - Сдается мне, я знаю, как вас зовут,- осторожно заметил Маркус.
     - Ну и что,- сказала чайка, расправила крылья и сорвалась прочь; по
воде пошла рябь и легкие волны.  Снова заходили утесы и нарушилась ниточка
между миром и его отражением. Мы проводили птицу взглядом. Маркус прошел на
нос и сел там, скорчившись. Барка опять качнулась, и отчалила от берега.

     Плыли мы долго. Озеро окружило нас и приняло, и повело по своей глади,
и не было больше ни единой волны, что исказила бы безупречную картину не-
бес.  Озеро расстилалось в обе стороны, как широкая река. Хельга сидела на
корме и молча глядела в воду. Я еще не видел ее такой притихшей. При взгля-
де в воду кружилась голова: отражался лишь борт лодки и над ним - наши бес-
толковые головы; а дальше - ничего. Потом я сел на скамейку и стал смотреть
на Маркуса.  Похожий на небритого паука, он жевал щепочку.  Мне почему-то
вспомнилось, как он просил нас говорить "злато" вместо "золото", и "стара-
тели" вместо "золотоискатели"... Потом я стал припоминать наши перстни с
камнями; перстни, а не кольца. И змея с белыми глазами. Утесы медленно вы-
растали, заслоняя небеса и дыша вниз холодом; я видел, что они неприступны,
я перебирал в голове картинки последних дней, без горечи, без сожаления -
как этикетки когда-то выпитых вин.  В барке было нечего делать; слова каза-
лись прихотливыми и необязательными. Один только раз я спросил у Хельги, не
холодно ли ей.  Она сказала, что холодно; я дал ей куртку. Мне показалось,
она вот-вот заплачет. Поймав мой взгляд, она быстро отвела глаза.
     Барка причалила рядом с большим камнем, застывшим в пене тихого при-

                                - 53 -

боя. Мы сошли на берег и с опаской обернулись; но она осталась ждать, утк-
нувшись носом в берег.  Маркус огляделся и вдруг рассмеялся.  Мы даже подп-
рыгнули; а он обернулся к нам и сказал:
     - Я вижу там дверь. Как просто! Я так и думал.
     Мы осмотрели:  дверь.  Она была сделана прямо в утесе, светлое дерево,
начищенная медь ручки, пустая замочная скважина; ни таблички, ни звонка.
Маркус задумался.
     - Попробуй открыть своими ключами,- посоветовала Хельга тихо. Он хлоп-
нул себя по лбу и вытащил из внутреннего кармана ключи от дома. Второй ключ
подошел; Маркус медленно повернул его в замке, и мы услышали щелчок. Дверь
была открыта.
     - Открой ее, Хельга,- сказал Маркус.
     Она взялась за ручку и с силой потянула на себя.  Дверь отворилась. Мы
заглянули внутрь и, наверное, не очень удивились, найдя за дверью нашу сто-
янку, и этот проклятый ручей, всегда так радующий нас, или смеющийся? я и
тогда не понял.  Но теперь мы ясно видели, что все дно его усеяно какими-то
точками - сверкающими, пронизывающими золотыми лучами и без того теплую во-
ду. Их были миллионы, мириады - золотые глаза, золотые чешуйки, в изобилии
устилающие песчанное дно по всему ручью.  Папоротник слабо подрагивал, и на
нижних его листьях был тот же ясный отсвет.  Ясной была и наша палатка, и
брошенные у костра шмотки, и перевернутые тазы, что сушились у сосны, и да-
же бархатно-черный котелок, который я всегда ненавидел, чистя его песком и
мокрым мхом; мы так и не собрались в дорогу.
     Я вопросительно взглянул на Маркуса.  Он торжественно кивнул и стал
застегивать верхнюю пуговицу на грязной рубашке. Пуговица сейчас же оторва-
лась и упала в песок.
     - Пошли,- сказал он, махая рукой.
     - Стойте,- сказала Хельга. Я обернулся.
     - У тебя глаза на мокром месте,- заметил я.
     - Да. Барка.
     Мы поняли.  Хельга, наверное, раньше всех. Очарованная птица ведь про-
сила. Мы переглядывались застывшими взглядами, боясь говорить. Потом я ус-
лышал, как Маркус вздохнул.
     - Вот тебе и раз,- сказал он.  Из-за двери тянуло нагретым лесом.- Хо-
рошо, я отгоню ее назад.
     - Нет,- сказал я.
     - Бросим жребий,- предложил Маркус.
     - Нет!  - крикнула Хельга.- Здесь нельзя... Я...- она поглядела на нас

                                - 54 -

своими изумрудными глазами.- Вы - мужчины. Вам нужно. Я справлюсь с баркой,
ведь это просто, да, Ди?
     - Нет,- сказал я.
     Она покачала головой.
     - Сделаем вот что,- начал я.  Теперь только так и следовало говорить,
не думая, не давая себе чувствовать. Рик был прав: надо действовать, не тя-
готясь раздумьями.  Я не мог хотеть плохого.- Я сейчас объясню; помолчи,
Хельга. Маркус войдет первым. Кто за? Двумя голосами против одного. Порядок
обратный тому, какой был на болоте. Второй будешь ты. Это нужно.
     Я отвернулся и пошел к барке.
     - Маркус!  - закричала она.  Маркус уже отталкивал барку от берега.  Я
догнал его и свалил на песок.
     - Пусти! - закричал он.
     - Нет, здесь место только для одного,- отрезал я.
     - Прекрати!  - прикрикнул он.- Идите вдвоем!  Ох ты Боже ж ты мой, ты
ведь ее любишь!
     - Люблю,- хрипел я, цепляясь за благоухающий борт.- Что за вопрос,
старина.
     - Да Ди же!  - крикнула она.- Кто-то должен отогнать ее назад.  Почему
ты во всем хочешь быть впереди меня?
     - Глупая! - я спрыгнул с борта, и сделал то, чего бы не сделал никогда
в жизни: я заорал прямо в ее лицо.- ТАМ ты станешь самой лучшей! Самой пер-
вой!
     - Но там я не хочу! - взорвалась она.
     - Но там правда! Там ответы!
     - Плевала я на такие ответы.
     - Ты глупая, невежественная, ты боишься! - надрывался я.- Иди, научись
там чему-нибудь!  А у меня полные карманы: я приеду в город, и меня еще бу-
дут бояться. Есть вещи сильнее, чем любовь; в  д в а  раза сильнее!
     - Мне надоел этот спор,- сказала она холодно.- Идите, сэр, и возьмите
там свою мужскую правду.
     - Но там не написано "М"!
     - Там не написано и "Ж"!
     - Но кто-то же должен войти!!
     Я сел на песок. Маркус возился с сигаретой, но тут почему-то не удава-
лось закурить.  Он со злостью пнул коробок и стал что-то доказывать Хельге,
размахивая руками перед раскрытой дверью.  Я отвернулся и стал смотреть на
озеро. Еще не хватало, чтобы девчонка запомнила, как Ди плачет.

     Эпилог
     ----------------------------------------------------------------------

     Поздним январским вечером я допоздна засиделся у Рика с Марией.  Вер-
нувшись, я как-то забыл зайти к ним в гости, за что и был слегка поруган по
телефону, и тут же прощен, но с условием. Она приготовила горячее вино, мы
пили обжигающее и терпкое, и вспоминали другие случаи, когда нам случалось
пить глинтвейны.  Говорил в-основном Рик.  Я лишь изредка поправлял его,
вставляя какую-нибудь смешную нелепицу. Мария в задумчивости покачивалась в
кресле, глядя на меня спокойным и непостижимым взглядом.  Потом открыла
крышку пианино и стала перебирать клавиши мягкими пальцами; мы попросили
ее, и она сыграла "Отель Калифорния".
     - Помнишь, Ди? - спросил Рикки.
     - Ну, а то!
     - Сколько прошло?
     - Пять лет. Шесть лет. Кто знает?
     Мы замолкли.
     - Хорошее было лето,- сказала Мария.
     Рик пожал плечами.  Они провели весь август на даче, собирая яблоки и
грибы. Варенье и впрямь получилось изумительное. Наверное, оно даже хранило
в себе привкус ушедшего лета.
     - Как Хельга? - спросила Мэри.
     - Сидит, зубрит. Завтра последний,- сказал я.
     - И как?
     - Она молодец,- вздохнул я.
     Мы помолчали, глядя в свои бокалы.  Там плавала гвоздика, и корица, и
всякие другие восточные штучки, каждая со своим неповторимым вкусом и древ-
ним именем.  Потом я допил бокал и поставил на стол.  К стеклу прилипла па-
лочка гвоздики.
     - Кстати, о лете,- встрепенулся Рик.- Вы ведь вроде ходили что-то ис-
кать? Золото, точно. Ну, и как ваш поход?
     Я пожал плечами. Я достал большой золотой перстень с печатью из лунно-
го камня - изумительную, тонкую работу одного знакомого мастера - и положил
ее на стол.  Они по очереди рассматривали перстень, восхищаясь тугими пере-
ливами настоящего золота и нежным, полупрозрачным сиянием самоцвета.  Мы
умели выбирать камни. Потом Рик вернул мне перстень и покачал головой.
     - Классная вещь. А рыба на камне - лосось?
     - Лосось. У Хельги такой же, но с гранатом.

                                - 56 -

     Его лицо выразило веселое изумление.
     - Так вы... тебя можно поздравить?
     Ну, что мне оставалось им сказать? Славные люди, они заулыбались; пря-
ча перстень, я тоже таинственно улыбнулся. Мы еще поговорили о всяких пус-
тяках, но всякий раз, когда Рик заводил разговор об мне, я ловил веселые и
сочувственные искорки, проскакивающие в его глазах. Да, и еще там было ува-
жение; наконец-то со мной можно было поговорить на серьезном языке.  А меня
вдруг начал разбирать смех, и я каким-то чудом сдержался, чтобы не рассме-
яться прямо им в лицо. Все было очень мило, а потом время гостей кончилось,
и я сказал, что, пожалуй, пойду. Лицо Рика одернулось и стало беспокойным;
я вышел в прихожую, я надел ботинки и долго возился с пальто, когда, нако-
нец, услышал:
     - А... Маркус?
     В воздухе чуть слышно похолодело.  Рик прислонился к дверному косяку,
поигрывая ключом; судя по лицу, он знал цену моему ответу. Я выпрямился и
начал застегивать пуговицы.
     - Не знаю, Рик,- вздохнул я.- Не знаю... Там была дверь, и мы все спо-
рили, кто войдет в нее.  А потом Маркус махнул рукой - как он обычно машет
рукой, если у него что-то не получается - открыл дверь и вошел. Она захлоп-
нулась сама.  Когда мы с Хельгой открыли ее, там уже никого не было. Пустой
лес, ручей и все это пронизано солнцем.  Мы закрыли дверь Хельгиным ключом.
По правде говоря, я уже устал с ней спорить.
     Рик задумчиво покачал головой.
     - Дверь,- уточнил он.- И лосось.
     - Будь проще,- сказал я.
     Потому что было еще и так:  открыв дверь, уже стоя на пороге, Маркус
обернулся и посмотрел на нас долгим, ироничным взглядом. По-моему, он тоже
слегка утомился от споров, да и любопытно ему было, по-моему, как никогда.
Любопытство может спасти от страха и боли - надо лишь представить себя исс-
ледователем и не взваливать слишком много.  Конечно, он это понял.  Нет, и
все же не с таким лицом следовало входить в ту дверь!  Любой бы постарался
по крайней мере застегнуть верхнюю пуговицу.  И опустить глаза.  Так делают
все.
     Все, кроме Маркуса.
     Я простился с Риком, поцеловал хозяйку, и выбежал во двор.  Что там
творилось! Снег искрился под фонарями, просыпаясь алмазной пылью на плечи и
тротуар, машины спали, засыпанные; деревья - зачарованные и все в алмазах -
были готовы стать декорацией к любому приключению, которое произойдет в на-

                                - 57 -

шем городе.  Вверху светилось медовым светом окно их комнаты, единственное
зажженное во всем доме: в память о наших ночных бдениях мы засиделись дале-
ко за полночь. Я задрал голову. Звезды лучились сквозь снежную пыль чистей-
шими самородками.  Крутанувшись на тротуаре, я залепил в их окно снежок и
вприпрыжку помчался к метро.


                 Когда твои сомненья воплотятся
                 На милом и пугающем лице,
                 И тот, кто был с тобой, придет прощаться,
                 Ты скажешь: "Не печалься о конце."
                 Вздохнешь: "Иди, пока видна дорога,
                 И груз еще не в тягость, паладин.
                 Возьми мой плащ и карту, ради Бога,
                 И свитер, и ружье, и уходи."
                 С собой я не зову, хоть ты, конечно,
                 Хотел бы знать, куда меня ведет.
                 Но, друг, замолви за меня словечко,
                 И я замолвлю, если повезет.





                                 К О Н Е Ц